По пути посол рассказывал о различных деревнях Грузии, о чем, возможно, можно получить лучшее представление благодаря виду Телави в начале этой главы, чем по самому подробному описанию.

Посол прибыл в Талынь 30-го числа. Эта крупная колония, первая в пределах Персии, ранее была опустошена русскими войсками. За шесть верст до прибытия сюда генерала встретили ближайшие родственники Сардара Эриванского с небольшим войском. Во главе его стоял Аскер-хан, который был послом при французском дворе во времена Наполеона. Он приветствовал генерала от имени своего государя и сообщил, что назначен мехмендаром[256] российской миссии – офицером высшего ранга, кому поручено принимать посла или дворянина и удовлетворять все его потребности. Коцебу заметил, что со стороны персидского шаха было большим знаком уважения предоставить российскому посольству в качестве мехмендара человека, который был полномочным министром и главнокомандующим персидской армией.

Вид грузинской деревни у истоков Риони. Гравюра, начало XIX века

Он также рассказал, что генерал Ермолов, преисполненный уважения к возрасту и высокому званию этого человека, проявлял к нему особое внимание во время пребывания в Персии и никогда не позволял ему выполнять обязанности, какие налагала на него эта должность.

1 мая, в пяти верстах от Эчмиадзина, патриаршей резиденции Армении, где находился большой и прекрасный монастырь, посла встретили верхом пять епископов, которые, спешившись, поздравили его с прибытием. Более чем за версту навстречу выехал сам патриарх. Ермолов писал: «Я сошел с лошади, и, сколько его ни удерживал от того, он то же сделал. У ворот монастыря нашел я духовенство со крестами и образами в великолепной одежде, и с колокольным звоном и пением препровожден я был до назначенного мне дома. С намерением не пошел я прямо в церковь, дабы не привести с собою толпы встречавших меня Персиян, которые в храмах наших обыкновенно не оказывают никакого уважение к святыне. Тут же узнал я, что для наблюдения за Патриархом и нашим обращением с ним приставлено много шпионов. Это первый опыт недоверчивости к нам Персиян, которой они не умели даже скрыть».

2 мая, когда персидские офицеры договорились не делать никаких привалов, генерал поехал прямо в Эривань и посетил богослужение, потому что это был праздник Вознесения Господня. «Патриарх произнес речь, в которой призывал благословение Божие на исполнение возложенных на меня Государем Императором поручений, и всеми нами было засечено, что, когда Патриарх упоминал о Императоре, всегда тотчас за ним должен был громко прокричать имя Шаха, дабы могли это слышать Персияне; в противном случае он подвергался большому взысканию. С прискорбием видел я, что Чиновники Персидские во время Богослужения требовали стулья и сидели, когда не могли не заметить, что я не только не сел на предложенные мне кресла, но даже не стал на ковер, нарочно для меня разостланный. Чиновники сии не смеют сидеть при Сардаре Эриванском, они несколько раз заставляют повторить себе о том приглашении, почитая его за редкую и величайшую милость».

Верст за 15 генерала встретил родной брат Сардара во главе персидской и куртинской[257] конницы. Ермолов поприветствовал войска на их языке. «Началась скачка и перестрелка, и Куртинцы оказались несравненно проворнее и искуснее Персиян. Я хотел войти в Эривань с некоторою церемонией, но проливной дождь тому воспрепятствовал. Неподалеку от крепости были приготовлены к встрече войска: один батальон регулярной пехоты и народной Персидской пехоты, то есть мужиков, вооруженных ружьями. За версту выехал сам Сардар, призвав в помощь врожденное в Персиянах притворство и стараясь скрыть свое неудовольствие тем, что был вынужден встречать меня подобной вежливостью». Коцебу писал, что «жители не могли скрыть своего удивления, увидев, как столь гордый человек вышел из крепости и пошел нам навстречу. Это была дань уважения, какую он оказывал только Шаху, но посол настоял на этой части церемониала, чтобы, возможно, впервые в своей жизни выразить уважение Сардару».

Брат Сардара проводил посольство в специально отведенные апартаменты, и его прибытие было отмечено артиллерийским салютом. Сардар, уступив требованию посла, нанес ему визит первым, и, по словам Коцебу, много курил, мало говорил и почти не двигал головой, но обильно пил крепкие напитки. После этого он пригласил всех сотрудников посольства на ужин в его сад. «Нас угощали обедом и сластями, забавляли пением, которому может быть уподоблен несноснейший крик, и пляскою или, скорее, ужасным кривлянием. Персияне же наслаждаются этим с восторгом… При мне находилась музыка Посольства, всем очень понравилась. Мы угощали Сардара нашими конфектами и мороженым. Крепкие ликеры и пуншевое мороженое были в общем вкусе. Чувство приличия заставляло нас то и другое называть целительным для желудка составом…

Здесь простились мы с Сардаром, изъявив взаимно величайшее дружество. Сей вельможа, весьма близкий Шаху, из одного с ним рода Каджаров, почитается в Персии одним из известнейших и просвещеннейших людей, чему в понятии Персиян нимало не препятствует то, что он ни читать, ни писать не умеет».

Далее Ермолов писал: «До прибытия моего в Эривань разнесся в простом народе слух, что я веду с собою войско. Глупому Персидскому легковерию казалось возможным, что я везу с собой солдат, скрытых в ящиках, которые могут овладеть городом. Невидимые мои легионы состояли из 24 человек пехоты и стольких же казаков, а регулярная моя конница заключалась в одном драгунском унтер-офицере, который присматривал за единственной верховой моею лошадью. Вот все силы, которые приводили в трепет пограничные провинции Персидской Монархии.

7 мая. Из Константинополя вернулся посыльный от меня капитан Назаров с известиями весьма приятными. В сей день проехали мы 26 верст.

10 мая. На всех нас произвела неприятное впечатление смерть одного из служителей, первого умершего в короткое время пребывания наше на земле Персидской, собственно от непривычки к климату». По словам Коцебу, труп был похоронен в глубокой канаве и заложен большими камнями, но по их возвращении эта скромная могила исчезла, а тело было извлечено из могилы. Мусульмане не позволяли телу христианина даже спокойно разлагаться.

В Нахичевани посольство встретилось с Келбали, ханом этой провинции, очень веселым и чрезвычайно вежливым стариком, который был ослеплен по приказу персидского шаха Ага Мухаммеда. Он был тронут особым вниманием, проявленным генералом Ермоловым, и высказал горькие жалобы на жестокость тирана. «Не всегда состояние рабства заслуживает чувства оскорбления, и, если строги судьбы определения, благодетельная природа дает многим в отраду надежду отмщения. Но этот несчастный, в уже преклонных летах будучи лишен зрения,