в продолжение 20 лет отчужден от преданных ему подвластных, не может иметь и сего утешения. Осторожное Правительство удерживает сына его в залог верности. Какие новые чувства испытывает при подобной встрече человек, живущий под кротким правлением! Здесь, между врагами свободы, надо научиться боготворить ее. Здесь с ужасом видим, что люди, в руках которых сосредоточена власть, не познают пределов ее в отношении к подданным, и с сожалением смотрим и на подданных, не осознающих достоинство человека. Благословляя стократ любезное отечество, я преисполнился презрением к Персидскому Правительству». Это очень странные слова из-под пера уроженца деспотичной северной империи, который, кажется, совершенно ослеплен своей «любезной страной», как и большинство его соотечественников. У них хватает безумия верить, что российская монархия, как они ее мягко называют, обладает превосходным правительством. Как мы слепы, когда на пути встает личное тщеславие!

Генерал двинулся через Галаку, Маранд и Софиан к деревне Сегилан, где велись приготовления к приезду посольства в Тебриз. Мехмендар сообщил, что для встречи с нами были представлены войска и различные высокопоставленные лица. На следующий день посольство торжественно въехало в этот город в окружении многочисленных войск и множества пушек. Говорили, что все торговцы города были при оружии, чтобы увеличить число солдат и сделать их вид более внушительным. Генерала Ермолова приняли самым торжественным образом, его встретил Фетх Али-хан, военный губернатор города, а затем визирь, сын каймакама-мирзы Бюзюрка, второе по рангу лицо в стране. Сам предполагаемый наследник в обычном платье ехал инкогнито. Добравшись до места назначения, час спустя мирза Бюзюрк послал спросить, когда ему будет удобно встретиться с генералом. Поскольку в тот день его принять не удалось, он прибыл на следующее утро со своей свитой, а после обеда Ермолов нанес ему ответный визит. На следующий день его превосходительство был принят Аббасом-мирзой. «Через Пристава нашего сообщено мне было весьма нежным образом об обычаях и церемониале Персидского двора: что в комнату Наследника нельзя войти в сапогах, но должно надевать красные чулки, что один я могу быть в комнате с Советником Посольства, а прочие Чиновники должны стоять во дворе под окошками, и многие довольно странные предупреждения.

Во время Наполеона, когда он изыскивал средство навредить Англии и России, прислан был от него в Персию генерал Гардан[258], который снискал полную доверенность Персиян, делал им разного рода угождения: ему, после красного колпака вольности, нетрудно было надевать красные чулки. Посланники английские, в Персии проживающие Чиновники и лица, занимающиеся торговлей, беспрекословно подчиняются существующему этикету. Они к Шаху и Наследнику его ходят в красных чулках. Офицеры и к Каймакаму не смеют войти иначе. Так как я прибыл не в качестве Наполеонова шпиона, то я не согласился на красные чулки и прочие условия.

И так Аббас-мирза, по долгом обсуждении сего важного вопроса, в мудром совете его решился нас принять не в комнатах, но пред домом, не сидя на коврах, которых доселе никто не дерзал попирать, но стоя на каменном помосте внутреннего двора, у самого окна, под портретом родителя своего».

Поскольку генерал Ермолов так воспротивился красным чулкам, как он их называл, или красным сапогам, или шлепанцам, как их называли другие, читателю, возможно, будет любопытно узнать об этом обычае при персидском дворе. Это не может быть изложено лучше, чем у Фрейганча, который был, в какой-то степени, предшественником генерала Ермолова. «Здесь я могу заметить, – писал он, – что при персидском дворе, по-видимому, не знакомы с правилами и привилегиями дипломатических персон в Европе, и есть одна традиция, от чего они никогда не отказываются даже в пользу самого высокого ранга. Это показалось мне очень необычным, но даже британские послы придерживались ее самым строгим образом. Требуется, чтобы на всех публичных аудиенциях присутствующие снимали обувь, а вместо нее надевали персидские тапочки. Не претендуя таким образом на какое-либо превосходство, двор придерживается этой формальности, поскольку она имеет религиозное происхождение. Более того, этот очень древний обычай стремится сохранить прекрасные ковры, главные украшения персидских домов. Поэтому я предстал перед наследником в тапочках». Полковник Джонсон и его спутники, когда их представили предполагаемому наследнику, были одеты в свою парадную форму, «но в красных суконных сапогах, а поверх них – зеленые тапочки на высоком каблуке».

Генерал Ермолов, вероятно, поступил бы мудро, последовав примеру господина Фрейганча, надев красные сапоги, которые он, чтобы еще больше высмеять обычай, с удовольствием называл чулками, и избавил бы свое правительство от ситуации, когда он был принят не в обычном зале для аудиенций, а во дворе. Но генерал и его свита придерживались иного мнения по этому вопросу, хотя они добились бы большего, соблюдая этот обычай. Коцебу писал с большим чувством собственного достоинства, что «наследный принц не позволяет английским чиновникам ходить по его коврам иначе, как в легких туфлях, в то время как наши ботфорты с каблуками производят там настоящий фурор». Но не будем забывать, что одного вида мужских ботинок достаточно, чтобы шокировать взгляд и вызывать возмущение у всей нации. Смена обуви, столь незначительная сама по себе, уже привела к разрыву переговоров между Японией и Китаем.

Посол дал подробное описание вышеупомянутой встречи. Они увидели «человека в обыкновенной красной одежде, без всяких украшений, по левую сторону которого стояли три мальчика в богатейшем убранстве. Можно было думать, что то был не Наследник, но шедшие впереди нас Церемониймейстер и Адъютанты его начали поспешно снимать свои туфли и кланяться почти до земли. Не останавливаясь, продолжали мы идти далее, на середине двора они догнали нас и опять начали поклоны, но уже не столь продолжительные, ибо нужно было снять прежде туфли».

Остальная часть церемонии не представляла особого интереса, пока они не приблизились к предполагаемому наследнику. «Всё до сего времени было смешным и глупым, но неприятное впечатление, произведенное на меня всем этим, изгладилось, когда я узнал Аббаса-мирзу, одаренного привлекательной наружностью. В Наследнике престола, любимом сына Шаха, воспитанного в пышности и роскоши, которому с молоком матери внушено было необузданное властолюбие, на которого не могло не произвести сильного впечатления зверское правление деда его, Ага Мухамед-хана и начало самого царствования отца его, нашел я человека весьма вежливого, приятного, не надменного и мало любившего пышность. Невзирая на обширную власть, которою он был облечен, он употреблял ее во зло гораздо менее других. Он принял всех чрезвычайно ласково, с каждым говорил довольно долго, и мы, пробыв около часа, возвратились домой. Выйдя из-под навеса, тотчас надели мы шляпы, а Церемониймейстер и Адъютанты начали отступление свое прежним порядком, то