княгини Елизаветы, которой представил права ее на трон и в продолжение года ревностно трудился в заговоре, привлек на свою сторону Швецию и Францию. Видя заговор открытым, между тем как Елизавета в столь очевидной опасности не находила другого средства, как отказаться от всех своих предприятий, он нарисовал великую княгиню на картоне с обритою головою и себя на колесе, а на другой стороне ее – на престоле, а себя – у подножия, украшенного лентою, и, показывая ей ту и другую сторону, сказал: «Сего же вечера одно или завтра другое». В ту же самую ночь он повел ее во дворец с сотнею старых солдат, которые служили Петру I, ее родителю. Они достигли первой караульни, где ударили тревогу, но Лесток или великая княгиня порвала ножом кожу на барабане, – присутствие духа, за честь которого они всегда спорили. Стража, охранявшая комнату бывшего в колыбели императора [Иоанна Антоновича], остановила Елизавету и приставила к груди ее штык. Лесток вскричал: «Несчастный, что ты делаешь? Проси помилования у своей императрицы!» И часовой повергся к ее ногам. Таким образом возведя на престол великую княгиню, руководимый беспокойным своим гением и затевая всегда новые связи с иностранными державами, он скоро погиб от министров. По возвращении его, когда заговор императрицы Екатерины увенчался успехом, он неутешно сокрушался о том, что революция прошла без его участия, и со злобной радостью замечал ошибки неопытных заговорщиков.

Таким образом, всякий день являлись замечательные (по крайней мере по долговременным несчастиям) лица, и двор Петра III пополнялся людьми, обязанными ему более нежели жизнью; но в то же время возрождались в нем и прежние вражды и несовместные выгоды. Потеряв всё во время несчастья, сии страдальцы требовали возвращения своих имуществ; им показывали огромные склады, где по обыкновению сей земли хранились отобранные у них вещи, печальные остатки разрушенного их благосостояния. В пыли искали они драгоценные свои приборы, бриллиантовые знаки отличия, дары, какими сами цари платили некогда им за верность, и часто после бесполезных исканий они узнавали их у любимцев последнего царствования.

Петр III клонился к своему падению поступками в основании своем добрыми; они были ему гибельны по его безвременной торопливости; впоследствии они же были совершены с успехом и славой его супругою. Так, например, небесполезно было для блага государства отнять у духовенства несметные богатства, и Екатерина, по смерти мужа, привлекла на свою сторону некоторых главнейших и одарив их особенными пансионами более, нежели чего лишила, без труда выполнила сие опасное новшество. Но Петр III своенравием чистого деспотизма, приказав сие исполнить, возмутил суеверный народ и духовенство, главное имущество которого состояло в крепостных крестьянах: священники возбуждали их к мятежу и льстили им молитвами и отпущениями грехов.

Доверие, которое приобрела сия государыня в Европе, и силу в соседних державах основала она на союзе с королем Прусским, и сей самый союз, предмет и цель ее мужа, возбудил в свое время против него справедливое негодование. Действительно, в то время как Россия, союзница сильнейших держав, вела с Фридрихом кровопролитную и упорную войну, Петр III, исполненный глупой страсти к героизму, тайно принял чин полковника в его службе и изменял для него союзным планам. Как скоро сделался он императором, то явно называл его: «Король мой государь!» И сей герой в роковую минуту, в которую, казалось, никакие силы удивительного его гения не в состоянии были отвратить предстоявшей ему гибели, сим счастливым переворотом в Петербурге вдруг увидел себя в наилучшем положении, победители его русские переходили в его армию, и он в награду почтил Петра чином своего генерала. Но русская нация, повинуясь, негодовала, что должна еще проливать кровь, чтобы возвратить свои победы, и в долговременном навыке, питая ненависть к имени прусскому, видела в своем государе союзника своему врагу.

Петр, усугубляя беспрестанно неудовольствия к себе, прислал в Сенат новые свои законы, известные под именем Кодекса Фридрихова, кои король Прусский сочинял для своего государства. Был приказ руководствоваться ими во всей России. Но по невежеству переводчиков или по недостаточности русского языка – бедного терминами и выражениями в юридических понятиях, ни один сенатор не понимал сего творения, и русские в тщательном опыте сем видели только явное презрение к своим привычкам и слепую привязанность к чужеземным нравам. В народе, не имевшем благоразумных законов, в народе, у коего узаконенная форма уголовных следствий допускала бить обвиняемого, пока не признается в своем преступлении, и если упорно отрекался, то бить обвинителя, пока не сознается в лжесвидетельстве, – в таком, говорю, народе нельзя сказать, чтоб подобная привязанность не была полезна. Без сомнения, обязанность монарха извлечь его из такого варварства; и поскольку столь неосторожно предпринятые им планы были потом благоразумно выполнены его супругой, то надобно думать, что они были предначертаны с общего согласия в счастливые минуты их супружества. Оставляем политикам труд сравнивать два столь несходных, хотя на одинаковых основаниях, правления и замечать, как эта государыня, истребляя русские обычаи, искусно заставляла забывать, что она иностранка; и, наконец, исследовать, не облегчились ли для его наследницы способы исполнения тех же самых намерений, которые совсем не удались императору и стоили ему жизни после всех его усилий.

Негодование скоро овладело гвардейскими полками, истинными держателями престола. Эти войска, привыкшие с давних лет к спокойной службе при дворе, в царствование по наследственному праву женщин, получили приказ следовать за государем на отдаленную войну и, с сожалением оставляя столицу, против воли своей приготовлялись в поход. Это есть минута, близкая к мятежу и всегда благоприятная тому, кто захочет поднять в войске знамя бунта. Император вел их в Голштинию, желая воспользоваться своим новым могуществом, отомстить за обиды, нанесенные предкам его Данией, и возвратить прежней своей родине все отнятые у нее земли и независимость. Другая лестная цель сего похода – свидание на пути с королем Прусским; место было назначено.

Все опасались, чтобы Фридрих, имевший такую власть над исступленным своим почитателем, не потребовал бы от него при первом же случае новой армии из сотни тысяч русских, и целая Европа, внимательно наблюдая сие происшествие, опасалась революции.

Однако в Петербурге думали только о праздниках. Торжество мира происходило при военных приготовлениях. Неистовая радость наполняла царские чертоги, и так как близок был день отъезда в армию, то двор при прощании своем не провел ни одного дня без удовольствий. Праздность, веселость и развлечения составляют свойство русского народа, и хотя кротость последнего царствования сообщила некоторую образованность умам и благопристойность нравам, но двор еще помнил грубое удовольствие, когда праздновалась свадьба