Шрифт:
Закладка:
Засыпая, Акме увидела рядом с собой Гаральда. Он сел рядом и, заботливо, тревожно оглядывая её, взял возлюбленную за ослабевшую руку.
Ей приснилось два сна. В первом она слышала голос Аштариат, спокойный и глубокий. Акме спрашивала, как отыскать ей их цель. А Провидица рассказывала о какой-то многоступенчатой лестнице, которая приведет к самому сердцу Иркаллы, где она и сможет окончить путь. Акме смутно видела широкую каменную лестницу, змейкой уводящую вниз, в бездонную тьму. Конца ей не было видно.
Ещё она видела огромный каменный столб невообразимой ширины, древние расписные каменные ворота с невиданными письменами, почти не тронутый временем алтарь посреди огромного зала, стены которого терялись во тьме. И бесчисленные черные коридоры, охраняемые духами Иркаллы и демонами.
После увидела она себя, сидящей на каменном возвышении в полном одиночестве в длинном черном платье, подол которого тьмой спускался по высоким ступеням в бездонную пропасть. Она вышивала замысловатые узоры из кунабульских туманов да ветров, а по обе стороны от трона лежали безмолвные демоны, похожие на шакалов, охраняя её. Акме, тихо напевая, изредка поглаживала себя по огромному животу, чувствуя, как ребёнок шевелится внутри и бьётся. По началу удары его были слабы, но после начали усиливаться, и ей стало трудно дышать.
Она закричала от боли. Рядом не было никого, кто бы мог помочь ей. Схватки участились, превратившись в сплошную ослепляющую боль. Подол намок от крови. Она сползла с трона на высокие широкие ступеньки, тяжело дыша и пронзительно крича. Никогда еще не знала она подобной боли. Ветры и тени Иркаллы окружили и накинулись на неё, сливаясь с кожей.
Рядом с нею возникла Аштариат, равнодушно наблюдая за муками Акме.
«Ребенок этот — проклятье, — молвила она. — Не дай ему родиться!»
Ответ роженицы потонул в её же отчаянных раскатистых воплях.
«В нем будет течь твоя нечестивая кровь. Ты родишь ему союзника. Имей мужество сбросить ребенка в пропасть, иначе обе вы будете прокляты, и мать, и дочь!..»
Новорожденный глотнул воздуха и завизжал, пронзительно, жалобно, испуганно, как и подобает любому человеческому ребёнку.
«Это мой ребенок! — кричала Акме. — Проклинай меня, сколько тебе угодно, но он будет жить!»
Наконец, молодая мать отыскала свое дитя. Девочка резво дрыгала ножками и ручками, широко раскрыв беззубый рот. Но, как только Акме взяла его на руки, ребенок замолчал и распахнул глаза свои, объятые ледяным голубым светом.
«Пусть до скончания веков род твой, Акме Рианор, будет висеть меж миром солнца и вечной тьмы! — зловеще прошелестела Аштариат».
Акме проснулась. Проклятия Провидицы набатом гремели в ушах, и девушке понадобилось несколько секунд, чтобы разделить сон и явь. Судорожно ощупав свой живот, она нашла его, как и ранее, плоским и упругим, и что-то похожее на легкое сожаление, разлилось по сердцу, ибо первая половина сна привела ее в восторг, если не вспоминать об окружающей обстановке. Во сне она родила дочь.
Вдалеке у ручья в свете факелов что-то зашевелилось, и Акме пригляделась: то был Гаральд Алистер, без плаща и колета, в одной белой рубахе беспокойно расхаживавший у воды. Акме направилась к нему, ступая ловко и бесшумно в громовом храпе сонного царства.
Услыхав шаги за спиной намного раньше, чем это мог бы себе позволить простой смертный, Гаральд удивленно обернулся, и хмурость его лица осветлилась и разгладилась.
— Ты не спишь! — изумленно выдохнул он.
— Полагаю, спать нам обоим не дают кошмары… — мягко улыбнулась Акме.
— Даже не знаю, кошмары или нет… — в отблесках малочисленных факелов, разлившихся сиянием по лицу Гаральда, яркий румянец был еле заметен, но сияние глаз не умалила бы даже тьма Иркаллы.
— Раздели со мной страхи своих сновидений, — ласково прошептала Акме, млея, чувствуя, что себе она более не принадлежит.
— С того самого дня, когда ты впервые уничтожила демона, а после я уехал в Сильван, часто снится мне одна и та же девочка… — тихо без обиняков начал Гаральд. — Она то маленьким ребёнком в нарядном платье привидится мне, то взрослой девушкой. Она, печальная, потерянная, темноволосая, всегда зовет меня, будто я её единственное спасение. Но это не ты. Тебя никогда нет в этих странных снах. И их много. Я нахожусь в Эридане, столице Атии. Стою спиной ко входу на вершине парадной лестницы и смотрю вдаль. К герцогской резиденции ведёт древняя аллея тополей. И по этой аллее едет процессия людей, их много, кто-то из них вооружён, кто-то на тележках, словно погорельцы или переселенцы. А возглавляет процессию всё та же девушка. На странном коне. Или даже не на коне. И сердце моё стучит от восторга. Ещё я видел её танцующей и поющей. Кажется, я до сих пор слышу её голос.
Акме вздрогнула. Проведя параллель между снами обоих, она позволила подозрению завертеться в своей голове.
— Быть может, это твоя будущая супруга? — прошептала та.
— Нет. Возможно, это моя дочь. Волосы её тёмные. Но не каштановые, как у меня. А темнее. Как у тебя.
Слеза сорвалась с ресниц молодой женщины. Подозрение ей понравилось, но здравый смысл называл это совпадением. Как бы не радостно ей стало от предположения, что им снится их будущий ребенок, она поторопилась приглушить его отрезвляющими сомнениями.
— Мне тоже снился ребёнок, — отозвалась Акме. — Новорожденный. Девочка. И будто я родила её тут, в Кунабуле, и глаза её огненно голубые.
Гаральд поглядел на неё и с болью, и с восторгом. Он положил руку свою на её живот и прошептал:
— А если ты?..
— Не знаю, Гаральд. И никто не может знать. Даже если и так, срок слишком мал.
Он обнял её, покрыл нежными поцелуями лицо Акме.
— Я бы очень хотел, чтобы это было так, — выдохнул он. — Чёрт, теперь я так уязвим…
— Если память еще служит мне верной службой, я припоминаю, что еще до Кереев вы, господин Алистер, были неуязвимы и были готовы бросить вызов всем ветрам.
Гаральд пристально смотрел на неё. Он оглядывал каждую черточку любимого лица — от полных губ и длинного пореза на щеке до изящного изгиба черных бровей, — каждую сверкающую прядь, будто пытался запомнить перед долгой разлукой.
— Я всегда кичился своей свободой, ибо двенадцатилетнему мальчишке, вырванному из пут дворцовой жизни и вездесущей опеки слуг, гувернёров, отца, свобода, даже такая опасная, пришлась по вкусу.
