ряд важных объектов. Мятежные офицеры (солдаты вообще не понимали, что происходит, так как им объявили, что это учения) захватили здание парламента, Военного министерства и Министерства внутренних дел. Попытки овладеть резиденцией премьер-министра и императорским дворцом были отбиты верными правительству войсками. Предварительно мятежники составили список из дюжины высших должностных лиц, включая премьер-министра Окада, которые «мешали развитию страны» и которых требовалось убрать с пути реформ. Большинству из них удалось выжить, но министр финансов и министр – хранитель печати были убиты, а бывший начальник штаба флота главный камергер двора адмирал Судзуки тяжело ранен. На этом энергия мятежников иссякла.

Как только императору стало известно о восстании, он приказал самым решительным образом подавить его, но гвардия, лояльные правительству пехотные части и переброшенный в Токио морской десант колебались еще два дня. Дошло до того, что император пригрозил командующему гвардией взять руководство операцией на себя, но утром 29 февраля (1936 год был високосным) зачинщики мятежа сдались сами, а обманутые ими войска вернулись в казармы, и никаких репрессий в их адрес не последовало. Два офицера из числа руководителей восстания покончили с собой, еще семнадцать были осуждены и вскоре повешены, но искушенные в политике люди понимали, что настоящие «кукловоды» остались в тени. Тем не менее последствия этого неудавшегося государственного переворота оказались весьма серьезными. Кадровые изменения произошли в Военном министерстве, а военное положение, введенное во время мятежа, сохранялось в Токио до лета, но главное, «молодые офицеры», как стали называть лидеров мятежа, показали, что армия крайне недовольна недостаточной решимостью руководства Японии в планах по завоеванию Китая и засильем крупного, никому не подотчетного, капитала.

Уже через несколько дней после этих событий в журнале Хаусхофера появилась статья под названием «Армейский мятеж в Токио», подписанная «Р. З.». Материал был разбит на две части. В репортажной доктор Зорге рассказал о ходе «Ни-ни-року дзикэн», сообщив в том числе: «Японская сторона попросила покинуть немецкое посольство, так как во время боевых действий оно окажется в самой опасной зоне. Конечно, немецкое посольство отвергло эту просьбу, только подвалы были проверены на прочность на случай артиллерийского обстрела». В аналитической же – сумел внятно объяснить истоки мятежа и его последствия, определив главное из них как дальнейшее возрастание роли военных в управлении страной и стремление Японии к захвату новых территорий – то, что сам для себя Зорге назвал придуманным им термином «перманентная экспансия»[370].

Эта статья, вышедшая так скоро и всесторонне осветившая проблему (что удалось Зорге в значительной степени благодаря существенной помощи Одзаки и Мияги), заметно повысила его репутационный уровень не только в германской прессе, но и даже, прежде всего, в немецком посольстве в Токио. Помимо обзора для Хаусхофера разведчик написал еще один доклад – для германского МИДа. Он сделал это по просьбе Дирксена, Отта и Веннекера, которые первыми смогли оценить важность и глубину суждений журналиста[371].

Но самое главное: хотя бы на время, но Москва, получив от «Рамзая» исчерпывающий материал по этому инциденту, вынуждена была резко поменять мнение о своем резиденте, признав, что в Токио у советской военной разведки появились новые сильные позиции. Отдельной похвалы был достоин Клаузен – теперь радиограммы от «Рамзая» в Центр отправлялись почти каждый день: о развитии политической ситуации в Токио, о слежке за советским посольством и резидентурой НКВД. 13 марта он информировал о том, что посол Дирксен склонен усматривать в действиях мятежников «руку Коминтерна», о чем в Москве немедленно было доложено спецсообщением наркому обороны и руководителям советских спецслужб. Наконец, 17 мая 1936 года в Токио, за подписью главы военной разведки Урицкого, была отправлена шифровка со следующим текстом:

«Дорогой Рамзай.

Шлю Вам привет. Выполнение оставленных Вам задач – идет, по-моему, неплохо. Музыка у Фрица (радиосвязь, налаженная Клаузеном. – А. К.) – великое дело. За все эти Ваши дела от лица фирмы – спасибо.

Имейте в виду, что Ваша полезная коммерческая деятельность (работа резидентуры. – А. К.) известна нашему старшему любимому шефу (Сталину. – А. К.), и он следит за ней, выделяя ее из других.

Наша крайняя нужда и великая необходимость, чтобы Вы еще прочнее закрепились и дали в своей работе еще больше прибыли. Шлю Вам лучшие пожелания.

Директор»[372].

Ободряющий тон радиограммы объяснялся новой информацией, полученной «Рамзаем» вскоре после февральского путча и оперативно переданной в Москву. Доверие Отта к Зорге в те дни поднялось до самого высокого уровня, и он даже выделил советскому разведчику отдельный кабинет в посольстве, чтобы тот мог спокойно заниматься там с важными документами, в том числе с теми, которые предоставлял ему посол, желавший получить от своего друга сначала подсказку, а затем, нередко, и полностью готовый отчет по тому или иному вопросу, интересующему Берлин. И однажды, через некоторое время после событий «Ни-ни-року дзикэн» Отт пригласил Зорге к себе и попросил зашифровать телеграмму, составленную им в Генеральный штаб вермахта с изложением своего мнения относительно сверхсекретных переговоров, которые велись в Берлине между министром иностранных дел Германии Риббентропом, шефом военной разведки рейха адмиралом Канарисом и японским военным атташе в Германии полковником Осима[373]. Рихард согласился, а позже, когда пришел ответ из Берлина, Отт ознакомил своего друга и с ним. Их дружба и сотрудничество вступили в новую, особо доверительную, фазу. Москва получала теперь информацию, по немецким понятиям, высшего уровня секретности.

Карл Отто Браун, который в июле 1938 года был назначен атташе по культуре, когда уже Отт стал послом, с крайним недоумением наблюдал следующую картину: «Однажды в воскресенье в сентябре 1938 года я принес длинную телеграмму, содержащую государственную тайну, послу Отту в резиденцию, которая была отделена от канцелярии садом. Было полдесятого вечера. Отт сидел с Зорге под торшером и играл в шахматы. После того как посол прочел сообщение о Судетском кризисе, я хотел вернуть документ в сейф канцелярии, но Отт попросил меня оставить телеграмму, показав на сейф в своем кабинете на первом этаже.

Я покинул помещение с неприятным чувством, что Отт мог показывать секретные материалы не имевшему к ним допуска журналисту из “Франкфуртер цайтунг”. Во время пролистывания Зорге мог запомнить фразы оттуда… Это означало серьезное нарушение послом дипломатических и военных должностных инструкций»[374].

Глава двадцать восьмая

В распоряжение РУ не зачислен…

Барон Осима Хироси вел в Берлине переговоры, важность которых значительно превосходила обычный масштаб компетенции военного атташе. Речь шла о стратегическом сотрудничестве Японии и Германии, и то, что «Рамзай» оказался в курсе этих переговоров, имело огромное значение для Москвы, хотя он и не являлся единственным источником информации о них. При решении вопросов стратегического сотрудничества Берлина и Токио затрагивалась и тема возможного военного противостояния Японии и СССР в