голубых глаз читалась печаль, но одновременно ощущалась и большая сила. Рот его был крупным и выразительным, и все лицо казалось отважным и неустрашимым. Он был одет в серый пиджак и синий, без рисунка, галстук: просто и довольно скромно, а широкие плечи говорили о крепком телосложении. Он посмотрел на меня, улыбнулся и заказал шампанское. Папаша, посмеиваясь, обратился ко мне:

– Агнес, этому человеку сегодня исполняется сорок лет. У него сегодня день рождения.

Гость кивнул и ответил по-японски:

– Да, да, так и есть.

Мы открыли шампанское и выпили втроем за именинника. Гость наклонился и пристально посмотрел на меня:

– Вы Агнес?

– Да.

– А меня зовут Зорге.

Он протянул мне руку. И я, пожимая эту большую руку, даже несколько удивилась несоответствию его немного сурового лица и мягкого голоса. Голос был чуть хрипловатым, красивым, но определенно не тенор и не баритон. Однако то, как спокойно и уверенно он держал себя, как говорил, выдавало в нем человека глубоко интеллигентного. Даже голос в полной мере не передавал этой духовной глубины»[366].

Можно себе представить грустную ироническую улыбку нашего героя, когда спустя три года после отъезда из Шанхая он вновь встретился с женщиной по имени Агнес. Только теперь это был совсем другой человек – не закаленная подпольем неистовая социалистка из Америки, а внешне ничем особо не примечательная японская девушка-хостес. И, конечно, Агнес не было ее настоящим именем. Под этим «рабочим псевдонимом» в «Рейнгольде» работала Миякэ Ханако. Впоследствии она сменила фамилию на Исии и после войны стала известна всему миру как Исии Ханако – «японская жена Зорге».

Ханако родилась в 1911 году в маленьком городке Курасики в отдаленной японской провинции на западе острова Хонсю. В 1933 году она отправилась на поиски работы в Токио, где в конце концов устроилась в ресторан папаши Кетеля. Там два года спустя и произошло ее знакомство с Зорге. Конечно, она никогда не была его женой, но связь между ними продолжалась до самого ареста «Рамзая» и стала настолько прочной, что даже смерть Рихарда не смогла нарушить ее. Ханако оказалась одной из немногих, кто не только пережил войну и послевоенную славу Зорге в Советском Союзе. Она дожила практически до наших дней, мирно скончавшись в Токио весной 2000 года. Вклад Ханако в дело восстановления памяти своего возлюбленного оказался столь велик, что в каком-то смысле она действительно заслужила право называться его женой и была признана в этом качестве в Советском Союзе. В отличие от многих других знавших Зорге людей, Ханако – единственная (за исключением, пожалуй, главы протокола германского посольства Отто Мейснера), кто много и охотно рассказывал именно о Рихарде, как о главном герое своей жизни, а не второстепенном персонаже собственной биографии. К сожалению, эти рассказы, оформленные ею в три книги под общим и очень точно выражающим отношение автора к герою названием «Зорге как человек», многократно цитировались и продолжают цитироваться, но, как правило, в несколько искаженном виде, так как целиком они на русский язык не переводились. Более того, в переведенные куски вносились серьезные коррективы, вызванные, вероятно, воспитательно-идеологическими мотивами. Например, из хостес Ханако превратилась в официантку, поскольку японские хостес до сих пор многими иностранцами, не знакомыми с реалиями японского быта, приравниваются к проституткам, что совершенно неверно и несправедливо. Писали даже, опираясь якобы на ее же слова, что она жила с Зорге по контракту, что они вместе слушали у нее дома русскую музыку, и прочую нелепицу, которую, к сожалению, оказалось очень трудно проверить. Но что же на самом деле рассказала Исии Ханако?

В первую их встречу она стала человеком, который, пусть и по служебным обязанностям, но скрасил одиночество нашего героя, отпраздновал с ним его день рождения. Именинник много пил и был оживлен – как ни странно, в чем-то ее описание его поведения совпадает с описанием Покладока, только в случае Ханако оно несет ясный отпечаток симпатии. Учитывая, что она почти не говорила на европейских языках, а он, еще не зная японского, говорил то по-немецки, то по-английски, общаться им было непросто. Тем не менее она поняла, что он хочет сделать ей подарок. Ханако, любившая музыку и мечтавшая стать певицей (отсюда такое внимание к его голосу), попросила грампластинку (просьба о подарках, адресованная гостю, не является чем-то исключительным, для хостес это нормальное поведение). «Завтра купим вместе, – сказал он, вытащил записную книжку, записал время и место встречи и пометил себе “не забыть!”».

После этого именинник, оставив щедрые чаевые, уехал. На следующий день они встретились у музыкального магазина «Дзюдзия», недалеко от «Рейнгольда», и Зорге купил Ханако три пластинки с записями популярного итальянского тенора Беньямино Джильи, а себе – сонату для скрипки и фортепьяно Моцарта в исполнении Шимона Гольдберга и Лили Краус, которую тоже вручил Ханако, посоветовав послушать его любимую музыку. Затем они вместе отправились в небольшой немецкий ресторан «Ломайер», открытый таким же эмигрантом, как и Кетель, но где, в отличие от «Рейнгольда», собирались почти исключительно иностранцы. Там Рихард рассказал Ханако, что является немецким корреспондентом «Франкфуртер цайтунг», и даже показал место, где работал – в здании японского информационного концерна «Домэй цусин», в двух шагах от «Ломайера». С этого дня начались мягкие, но настойчивые попытки ухаживания Зорге за Ханако. Он стал очень редко заходить к папаше Кетелю, но часто встречался с девушкой в городе, где они проводили время, гуляя по парку Хибия, обедая или ужиная в «Ломайере» и покупая новые пластинки, благо их музыкальные вкусы совпали[367].

Эти отношения – еще вполне дружеские и невинные – никак не конфликтовали с тем, что Зорге в это самое время писал трогательные письма Кате. Скорее уж Хельма Отт, роман с которой еще продолжался, могла бы ревновать к Кате, если бы знала о ней. Впрочем, вскоре Зорге оставил жену посла – возможно, повлиял визит домой и весть о том, что Катя беременна. Да и Ханако не собиралась расставаться со своим новым знакомым, к увлечению которого модными марксистскими идеями девушка относилась снисходительно. И хотя Рихард уже стал для молодой японки дорогим человеком, вплоть до событий конца зимы и весны 1936 года ничто не предвещало, что отношения между ними каким-то образом изменятся. Тем более что у Зорге было много других важных забот. Главной из них после возвращения из Москвы в начале осени 1935 года стало налаживание радиосвязи с «Висбаденом». Непосредственным решением этого вопроса занялся старый друг Рихарда Макс Клаузен.

В 1933 году Клаузена вместе с женой отозвали в Москву из Мукдена, некоторое время продержали на работе в радиошколе разведки, после чего уволили и отправили подальше от столицы – в АССР немцев Поволжья, где бывший специалист