Вытянувшись по струнке, Абрам тяжело сглотнул так, что дернулся кадык. Наверняка он подумал, что его высекут, потому сказал:

– Л-Люциан… я понимаю, что, возможно, перехожу границы, но ты ведь никогда не сердился… – Он неловко почесал светлый затылок.

– Я не собираюсь ругать тебя, – сказал Люциан и прошел мимо него, направляясь к стойлу с черной лошадью. – Мне нужно предупредить об отъезде. Я возьму коня, а ты найди, кому за него заплатить.

– Что?! – Абрам резко встрепенулся, наблюдая, как Люциан открыл дверцу и начал выводить коня. – П-постой. О каком отъезде ты говоришь?

– Не спрашивай, – отрезал Люциан и накинул на лошадь попону. – У меня появились непредвиденные дела. К утру я планирую телепортироваться в клан, а в Лумус вернусь не раньше, чем через неделю. Оповести об этом остальных, и проследите за порядком в мое отсутствие. Пусть Адора поможет вам разработать тактику против городничего – медлить с решением его дела не стоит, как и с разбирательством в порту. Адора умна и хитра, я ей доверяю.

– А… в-владыка тьмы пойдет с тобой?

– Нет. Сейчас у нас разные задачи.

Абрам открыл рот, но не подобрал слов. Так и застыл на месте с нелепым выражением лица.

Люциан редко вел себя так жестко. Его приказной тон пугал до дрожи, и только идиот бы не понял, что он сорвался куда-то в ночи не по благой причине.

Но Абрам не стал его расспрашивать. Вместо этого принял серьезное выражение лица и как добросовестный подчиненный сказал:

– Я тебя понял. Что мне передать остальным? Что ты внезапно решил вернуться в клан? Ты ведь понимаешь, что Эриас сразу рванет за тобой? Нет, сначала он убьет меня за то, что я тебя отпустил.

– Понимаю. Скажи, что Амели нужна была помощь.

– Амели? – Абрам насторожился. – Ты получил от нее вести?

– Можно сказать и так… – Люциан забрался в седло и дернул за поводья, разворачивая коня к выходу. – Скажи, что она попала в передрягу, когда помогала людям, и я отправился к ней на подмогу. Я заберу ее и верну в клан, а потом постараюсь отослать вам письмо.

Абрам обогнал Люциана, чтобы открыть для него ворота.

– Ты правда едешь помогать Амели?

– Да, – ответил Люциан и проехал мимо, слегка пригибая голову, чтобы не удариться лбом о фрамугу.

Когда он вывел коня на улицу, то остановился и обернулся на своего товарища. Абрам до сих пор придерживал створку ворот одной рукой и хмуро смотрел в землю, словно размышлял о том, в какую передрягу могла попасть Амели, если с ней всегда отправлялся вооруженный отряд.

– В таком случае будь предельно осторожен, – сказал Абрам, плохо скрывая беспокойство в голосе и не поднимая глаз. – Не в моих силах удерживать Ваше Владычество, но, если вы пострадаете, я… – Его свободная ладонь сжалась в кулак.

– Не продолжай, – отмахнулся Люциан. – Со мной все будет хорошо, беспокойство бессмысленно. Я полагаюсь на тебя, выполни мою просьбу и успокой остальных. Не нужно, чтобы Эриас или кто-то еще подняли шум из-за моего отъезда. Если предатели узнают, что меня нет в городе, может случиться беда, – добавил он и дернул за поводья, чтобы вывести коня на мощеную улицу.

– Я понял, – твердо сказал Абрам, глядя в спину владыки. У него на языке вертелась уйма вопросов, но он позволил Люциану ускакать прочь.

Через полчаса Люций покинул город. Он не встретил ни стражу, ни случайные преграды, словно дорога в логово зверя была предназначена только для одного. Под копытами его вороного коня клубилась пыль, а влажный воздух холодил кожу. Лучи лунного света прорывались сквозь пушистые облака, которые скрывали звезды, и Люциан призвал световую сферу, чтобы озарить себе путь и не сбиться с него.

Он чувствовал себя виноватым, понимал, что поступил опрометчиво и предал всех, кто когда-либо заботился о нем, волновался и оберегал ценой собственной жизни. Он оставил в неведении своих соратников и взвалил просветительское бремя на Абрама. Не предупредил Бога Обмана, который часто помогал ему в этом путешествии. Не сообщил о своих намерениях Каю, который из раза в раз спасал его.

Сегодняшней ночью он мог умереть, и, если это произойдет, остальные даже не узнают о случившемся сразу.

Темный лес возле Лумуса встретил его беспокойным шелестом. Колючий ветер болезненно завывал, словно нес в себе души плачущих призраков. У кромки, ведущей в непроглядную гущу, лошадь остановилась и зафыркала, протестующе топчась на месте. Люциан тоже почувствовал неладное – из сердца чащи тянулось нечто потустороннее, и это была не темная магия, а что-то враждебное, совершенно нечистое.

Не став мучить коня, который из-за страха мог принести больше проблем, чем пользы, Люциан спешился и отпустил животное. Световая сфера повела его к стенам Лумуса, в то время как наездник направился в лес.

Люциан не берег сил и, боясь опоздать, в считаные минуты преодолел огромное расстояние до центра леса, где перед глазами предстала пустая поляна с одиноким камфорным деревом. Оно было совершено неподвижно, когда все вокруг шелестело и скрипело. Поляну окутывала духовная сила – густая и темная. Одинокий лунный луч падал на тонкую девичью фигуру, стоящую на коленях. Ее руки были связаны за спиной, а волосы растрепались. Судя по очертаниям и одеждам, пленницу выкрали из постели.

Люциан вздрогнул от беспокойства и едва удержался от того, чтобы не рвануть к ней. Он взял себя в руки и огляделся по сторонам. Его взгляд задержался на кроне дерева, где скрывалась небольшая тень.

– Я вижу тебя.

– Рад слышать, – раздался тихий голос, потонувший в шелесте.

Когда невысокий юноша плавно спустился на землю, Люциан смог осмотреть его. Хрупкое телосложение было как у демона из сна, вот только лицо скрывалось под маской, не давая подтвердить личность.

«Лис Веин Ву Э», – подумал Люциан, узнав божественное оружие, которое прятало не только лицо, но и истинную сущность хозяина.

Владыка демонов был облачен в одежды, по фасону напоминающие заклинательские, но цвет и узоры на них разглядеть не получалось из-за тусклого света луны и порхающих магических сфер. Во сне его волосы были распущены, но сейчас он собрал их в тугой пучок, не позволяющий определить настоящую длину. Ростом он был невысок, едва доставал головой до груди владыки Луны.

Люциан, не шевелясь, смотрел на врага и не мог примириться с мыслью, что одна из опаснейших тварей этого мира приняла, казалось,