Когда Мама и Папа вошли с телеграммой и положили ее на головку Маленького, он открыл глаза и весело засмеялся. Мама опустилась на колени, Папа заплакал. А Маленький сказал:

– Не надо плакать! Пусть выведут мою лошадку, я ей дам сахару!

Маленький здоров. Совершенно здоров. Мама, как зачарованная, ходит, улыбаясь.

* * *

Папа был у меня. Глаза в тумане. Голова опущена. Глубоко вздыхает. Угнетен.

– Аня, Аня, Мама больна, Мама очень больна! Она говорит: «Уйдет старец – уйдет благодать». Я чувствую, что в ней говорят болезнь и страх, и она этой болезнью меня заражает. Что нам делать?! Что нам делать?..

И точно не я, а какой-то внутренний голос шепнул за меня:

– Позвать старца… и Мама поправится. И он скажет, что делать.

И лицо Папы прояснилось, он тотчас сказал:

– Я и сам так думал. Но не хотел, чтоб это решение исходило от меня. Я уже и себе, как и Маме, не доверяю…

Сегодня вызвала старца.

* * *

Старец говорит:

– Мне легче дерево с корнями вырвать, чем Папу в чем убедить. Легче суковатое дерево зубами изгрызть, чем с царями говорить!.. Ведь я им не свои слова говорю, а то, что мне из нутра кричит!

Была утром у Мамы. Пришли Папа со старцем, долго беседовали относительно в. кн. Михаила Александровича[209]. Старец говорит:

– Он тебе кровный?

Папа молчит.

Старец стукнул кулаком по столу. Маленький закричал. Мама побледнела, тогда Папа подошел.

– Видишь, – говорит старец, – дитя чистым сердцем почувствовало, что кровному надо на все сердцем отозваться. А ты своих умников слушаешь.

Мама поцеловала руку старца, и Папа сказал:

– Подумаю…

А потом тихо прибавил:

– Ты прав, мой мудрый учитель, и будет так, как ты сказал.

А Маленький сказал:

– Папа будет всех любить! – и весело так засмеялся.

Когда Маленький смеется, Мама говорит:

– Ангелы радуются.

Потом старец ворчал:

– С Папой говорить – камни ворочать!

* * *

Состояние Мамы стало очень тяжелым. Она жалуется, что ее опять преследуют кошмары. И еще одно неприятно: она начинает бояться своих же людей. После той истории с Зинотти Мама очень изменилась к ней. Почувствовала какой-то страх.

Когда у Мамы начинается полоса страха, весь дом в ужасе. Особенно это сказывается на Папе. Тут как-то Мама мне сказала:

– Я знаю, что на нашу охрану тратятся большие суммы. Значит – сотни людей. Но от этого мне не легче, так как именно от них я жду измены. Нас могут поразить не потому, что это им будет нужно, а потому что Иван сделает это, чтобы подвести Степана.

Эта мания преследования подтачивает ее силы, и никто, кроме старца, не может ее успокоить.

Мы шли парком. Навстречу нам попалась нищенка. Узнав Маму, опустилась на колени, и Мама велела отдать ей кошелек. Не вставая с колен, нищая шепнула:

– Какая же горькая твоя доля!

Мама не сразу ее поняла. А когда мы отошли, спросила:

– Что она сказала?

Я, не желая тревожить Маму, ответила:

– Она сказала, что будет молиться за милость.

– А я думала, она сказала, что я более ее нуждаюсь в милости.

У Мамы есть это свойство – угадывать слова, которые не сразу понимает.

Вчера ночью она проснулась с криком:

– Что с Маленьким?!

Ей почудилось, что его укусила змея. Пришлось вызвать старца. Он полагает, что Маме хорошо было бы поездить. Доктор вполне с ним согласен. Но Мама сказала:

– Никуда не поеду, так как старцу с нами нельзя, а без него боюсь остаться.

* * *

Вчера Мама рассказывала, как ее поразил Маленький. Каждый раз, когда он бывает у Гневной, это влечет за собой целый ряд неприятных вопросов. Вот и на этот раз Маленький сказал: «Почему я редко вижу свою бабушку? Я ее очень люблю, и она меня любит». Мама на него тогда молча посмотрела, и он закричал и затопал ногами:

– Да, да, любит меня!

Мама жалуется, что когда Маленький так закричит, то она пугается – такая в нем непокорность и угроза.

– Да, да, любит! – кричал он. – Вчера, когда я играл с Додо, она так целовала мою голову и плакала и говорила: «Милый, милый мальчик!»

А потом Маленький еще спросил:

– Почему бабушка меня жалеет? Я ведь теперь здоров.

И еще много говорил о бабушке, о Гневной:

– Вот, няня говорит, что в деревнях всегда бабушки живут вместе и все рассказывают детям сказки. Почему у нас так нельзя?

Мама нервничает, утверждает, что ее всегда волнует эта большая любовь Маленького к Гневной. Она подозревает тут чье-то влияние.

Отчего не допустить искреннее родственное чувство?

Странно.

Годы войны

Вчера Мама показала мне письмо Елизаветы Федоровны.

Эта затворница видит в своем монастыре и больше и дальше, нежели мы предполагаем. Вот что пишет она Маме:

«В лице Сухомлинова[210] Папа приобретает страшного врага. Он страшен потому, что всегда носит маску послушного раба. Он очень зол и хитер. По своей жесткости он не пощадит никого. А кроме того, у него под рукой «великолепный демон»[211], который проскользнет и пролезет всюду».

И дальше:

«Ты царица и моя сестра. Ты знаешь, как опасен может быть враг, когда ему помогает женщина».

Письмо это произвело на Маму сильное впечатление. – Она ушла от жизни, – говорит Мама про Елизавету Федоровну, – и питается сплетнями.

События нарастают… Война! Ужасная война![212]

Я рассказала старцу о том, что Мама говорит про Елизавету Федоровну.

Он доволен:

– Так ей и надо, чернокнижнице! Не трогай Григория!.. У Григория ничего своего – все от Бога!.. Когда ей говоришь – сердится… То ли еще будет!

* * *

Старец вчера говорил Папе:

– Ты не слушай своих министров… И родичей не слушай: они хотят воевать, чтобы побольше выслужиться. А для нас война – нож в сердце.

А потом еще добавил:

– Нам дружба с Германией очень нужна. Германия нам будет всегда подпорой.

По его мнению, надо от Франции держаться подальше, а к Германии – поближе. Вот что он думает:

– Германия – страна, где почитают царя и церковь, а Франция – республика: у нее ни царя, ни церкви. Все – откуда ветер дует!.. И еще то плохо, что, начнись какой бунт в России, французы сразу к царю спиной, а к бунтовщикам со всей душой!

Что-то есть в этом человеке, что заставляет прислушиваться к его слову. Он мудрее мудрых, сильнее сильных. В нем все от Бога. Ибо он