Но то были мечты. Он никогда не пытался спускаться из окна второго этажа. Пятнадцатифутовая высота удерживала его от столь глупого подвига.

– РАЙЛИ!

Фрагмент двери разлетелся в щепки, и Бобби Тейт просунул в отверстие кулак. Закричав, Райли вскочил на ноги и бросился к окну.

– О боже, – прошептал он, распахивая створки. Воздух пропитался прогорклым запахом компоста и земли. Где-то в районе, не смолкая, звучала автосигнализация и лаяла собака. Выстрелы. Чей-то панический голос оборвался на полукрике.

У Райли за спиной отец еще сильнее просунул руку в дыру, нащупывая дверную ручку. Райли поднял ногу и оседлал подоконник.

Уставился на кустарник внизу.

«Я не прыгну. Не могу, не хочу пораниться. Я сломаю ноги, я…»

– Я тебя вижу, – произнес нараспев Бобби. Райли оглянулся назад и увидел светящийся глаз отца, глядящий сквозь дыру в двери. – Ты куда, Райли? Открой дверь своему старику, а? Ты же знаешь, что я могу сломать ее, если захочу.

Райли с трудом сглотнул. Отец отступил назад и снова просунул руку в отверстие. Деревянная панель затрещала под его весом, отверстие расширилось, когда добрый священник просунул руку еще сильнее и схватился за дверную ручку…

Зазвонил телефон. Райли вытащил из кармана, в надежде увидеть SMS-ку от тети, но вместо этого там было сообщение от Рэйчел. «Сосед напал на моих маму и папу. С ними что-то не так. Райли, мне страшно!»

– Нет, – прошептал Райли, возвращая телефон в карман. – Только не ты.

Дверная ручка щелкнула. Бобби Тейт втянул руку обратно в отверстие, и дверь медленно открылась.

– Пора, сынок. – Бобби шагнул в спальню. – Пора твоему старику научить тебя Старым Обычаям.

Райли бросил взгляд на тварь, которая раньше была его отцом. Глаза Бобби Тейта заполнил тусклый свет, из ноздрей и рта струилась черная жидкость, пачкая его выходной костюм. В голове у Райли заговорил тихий голос. Голос, принадлежащий его покойной матери. Ты сможешь сделать это, парень.

Бобби сделал еще один шаг в сторону сына.

Райли не стал ждать. Он оттолкнулся от окна и упал в полный хаоса мир.

Глава восемнадцатая

1

Она была голой, когда пришел Зик. Сидя на краю окровавленной кровати и наблюдая, как жизнь уходит из Оззи Белла, Сьюзан Прюитт вспоминала ночь, когда пробралась в комнату своего сводного брата и довела его до оргазма. Даже тогда она слышала в голове голос отца, который хотел, чтобы она удовлетворила свои плотские желания. Продолжай, – сказал ей отец, – делай, что хочешь. Она продолжила бы, если б звук дедушкиных шагов не вспугнул их и не вывел из транса.

Сьюзан откинулась назад и, вздохнув, засунула пальцы себе между ног.

Воспоминания заполнили разум, проигрываясь, как хорошо сохранившаяся в недрах памяти кинопленка. Как она могла забыть такое? Шокированное выражение лица Зика, дрожь в его голосе, когда он спросил, что она делает, слабое сопротивление, тоскливый взгляд его горящих желанием глаз. То, как он кусал нижнюю губу, когда она гладила его пальцами, едва уловимый вздох, позыв остановить ее, несмотря на явную неспособность и нежелание сделать это. Все эти образы замелькали перед ней, когда она касалась себя, мечтая, чтобы брат был сейчас рядом, присоединился к ней, чтобы закончить то, что она начала много лет назад.

Из наколотого на запястье символа сочилась кровь, окропляя бедро, образуя любовную тропу в землю обетованную, лежащую у нее между ног. Она держала в уме его образ – озабоченный мальчик, которого она знала, запутавшийся наркоман, которым он стал, – молилась богу своего отца, чтобы тот привел к ней Зика.

Но доведешь ли ты дело до конца на этот раз?

Голос эхом отозвался у нее в ушах, хриплый голос, принадлежащий одновременно отцу и в то же время чему-то совершенно другому. Чему-то древнему, чье присутствие наполняло ее легким трепетом. Голос, вызывающий онемение кожи и вибрацию в костях. Голос господа, отражающий прегрешения юности.

Она пошла в комнату Зика, движимая гормональной похотью и более глубоким желанием бунтовать. Бунтовать против морали, против веры еретиков, против доктрин ложного бога – у Сьюзан было много причин, и в сочетании с ее гормонами мало что имело значение. Но пока она сидела у постели Зика, трогая сквозь тонкую белую простыню его эрегированный член и сходя с ума от его глухого стона и учащенного дыхания, внутри нее заговорил более тихий голос. Это неправильно. Остановись, пока все не зашло слишком далеко. Пока ты не сделала то, о чем потом пожалеешь.

Несколько лет после этого Сьюзан считала, что этот голос принадлежал ложному богу еретиков, пытающемуся отвлечь ее от ее желаний. Даже сейчас ей было стыдно, что она не сделала так, как повелел ей ее господь, но она искупит свой грех.

Я была глупым ребенком. Позволь мне доказать тебе мою веру, мой господь. Твоя воля будет исполнена.

Воздух в комнате стал затхлым, горячим, наполненным дыханием чего-то вне ее понимания. Она почувствовала на себе взгляд своего господа и обнаружила, что не может открыть глаза, чтобы узреть его величие. Страх перед тем, что она может увидеть, был слишком велик. Кожа покрылась мурашками, соски затвердели.

Ты проявишь себя, дитя? Отдашься ему, как обещала мне? Если я дам тебе этот дар, пойдешь ли ты за мной до конца?

– Да, – прошептала она. Оззи зашевелился рядом с ней и бессвязно что-то простонал. Не обращая на него внимания, она подняла свободную руку в знак вознесения хвалы. – Пусть твой дух войдет в меня. Я стану твоим сосудом. Твоя воля и Старые Обычаи неразделимы, мой господь.

Да будет так, дитя.

Тепло прокатилось по ней оргазмическими волнами. У нее перехватило дыхание, изо рта вырвался пронзительный крик удивления. В порыве