тут же догнали меня. Он провел меня по нескольким коридорам, пока мы не достигли запертой двери. Через несколько секунд нас пропустили через нее, а затем снова через еще одну запертую дверь. Это было самое близкое к свободе ощущение, которое я испытал за почти неделю. Я старался сохранять спокойствие. Это могло ничего не значить.

Пальмиери продолжил идти.

За столом он достал свое табельное оружие и телефон. Он подписал несколько бумаг, затем вышел за дверь. Я бросил быстрый взгляд на охранника за столом, но он проигнорировал меня, вернувшись к своим бумагам. Я последовал за Пальмиери мимо других контрольно-пропускных пунктов, пока мы не добрались до главного входа.

Он вышел.

Я последовал за ним.

Солнце ударило мне в лицо, и я выдохнул воздух, который сдерживал в течение нескольких дней. Я не знал, был ли я свободен или это была временная передышка, но я не тратил ее впустую. Закрыв глаза, я вдохнул и медленно выдохнул, словно очищая легкие от тюремного воздуха.

Черт, это было мило.

Пальмиери стоял у фургона с едой сбоку от входа в тюрьму. Я подошел. Он дал владельцу несколько евро, затем мы слегка отодвинулся в сторону. Я ничего не сказал. Через несколько минут Пальмиери протянул мне сэндвич, завернутый в хрустящую бумагу. — Сюда.

Он указал на небольшую площадку со скамейками за фургоном с едой. Она была видна из тюрьмы, но недостаточно близко, чтобы ее можно было услышать.

Мы сели. Я развернул сэндвич, который оказался porchetta di ariccia. Свиной рулет без костей, приправленный чесноком и розмарином. — Grazie, — сказал я, прежде чем откусить.

Он начал есть, как будто был рад растянуть это на некоторое время, поэтому я спросил: — Это ты сделал?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Ты бы не привел меня сюда одного, если бы Росси был жив. Так что поздравляю.

Он тяжело вздохнул. — Нет никакого удовлетворения в смерти другого человека, Бенетти.

Я откусил сэндвич и проглотил. — Иногда убивать необходимо. Нельзя зацикливаться на чувстве вины. Ты отомстил за смерть своей дочери, и это главное.

— Вот как ты это видишь.

— Так бы это увидел любой, colonnello101. Он сказал тебе, почему?

— Возмездие за осуждение племянника. Он думал, что я в машине. Он не знал, что моя дочь путешествует с няней.

Cristo santo. 102Росси пытался убить Пальмиери, что само по себе было плохой идеей, а вместо этого убил дочь офицера. У меня не было слов. В моем мире женщины и дети были строго под запретом. — Были причины, по которым я не мог тебе помочь. За это я прошу прощения.

— Я знаю. Твой кодекс братства, или как его там. Но я ценю то немногое, что ты сделал, поэтому я держал тебя внутри, где ты не мог вмешиваться. Никто тебя не заподозрит.

Он не говорил мне ничего, чего бы я уже не понял. И теперь, когда Росси убрали с дороги, у меня появился шанс возглавить южную Калабрию. Это было идеально. Несколько дней в тюрьме стоили того, чтобы взять региональную корону для моей семьи. — Я благодарен. Ты мог бы быть мелочным, учитывая нашу историю. Я, трахал твою жену.

Откусив еще один сэндвич, он сказал: — Она пыталась привлечь мое внимание. Мы отдалялись друг от друга после смерти нашей дочери. Именно горе заставило ее обратиться к тебе. Я не виню ее, или тебя.

Я не удержался и подколол. — Ты хочешь сказать, что я спас твой брак?

— Нет, stronzo. Мы развелись.

— Тогда почему ты меня ударил?

Уголки его рта дьявольски изогнулись. — Потому что это меньшее из того, что ты заслуживаешь. К тому же, это сделало твой арест более правдоподобным.

— Это было чертовски больно.

— Хорошо. — Он несколько мгновений жевал. — Я ухожу в отставку.

У меня голова дернулась. — Это ошибка.

— Все кончено. После этого я не могу притворяться, что соблюдаю закон.

Глупы порядочные люди, которые думают, что они выше насилия и боли моего мира. — Ты думаешь, что ты первый офицер, который нарушил закон? Если так, у меня есть длинный список имен, чтобы показать тебе. И Росси был куском дерьма.

— Я знаю, но здесь, — он положил руку на сердце, — мне говорят, что я не могу жить как прежде. Я хочу покоя, и я никогда не найду его на этой работе. В основном благодаря таким людям, как ты.

— Ну, я не уйду в отставку.

— Вот почему я должен это сделать. Мне бы не хотелось убивать тебя, Бенетти.

Как будто он мог. — И что ты будешь делать?

— Путешествовать. Оставаться в маленьком домике у океана. Спать допоздна. Пить вино. — Он скомкал в кулаке бумагу для сэндвичей. — Я планирую наслаждаться оставшимся временем, которое у меня есть на этой земле. Тебе стоит попробовать.

Я невидящим взглядом смотрел на парковку, на ряды машин, сливающихся воедино, пока я впитывал слова. — Почему ты думаешь, что я не такой?

— Потому что я знаю о твоей жизни больше, чем ты можешь себе представить. Из-за нее ты задержался в Нью-Йорке гораздо дольше, чем было необходимо. И даже как бы плохо ты с ней ни обращался в Нью-Йорке, она все равно торговалась за твою свободу. Она приехала сюда, чтобы бороться за тебя.

Мой желудок сжался при мысли о том, что Валентина находится в этой тюрьме, встречалась с Пальмиери. О чем она думала? — Почему ты считаешь, что я плохо с ней обращался?

— Потому что она злится. Не было никаких слез, никаких искренних мольб от твоего имени. Она была спокойна и логична, никогда не оплакивала твою невиновность. И когда я предупредил ее о тебе, она выглядела раздраженной.

— И что это было за предупреждение?

— Что ваш мир поглощает женщин целиком.

Это не было ошибкой, но я бы этого не сделал. Пока Вэл оставалась на территории, она могла делать все, что хотела. Дом был хорошо укреплен и роскошен. Кто бы не хотел там жить? И мы были бы там в безопасности вместе. Я почти истекал слюной от того, что она была так близко все время. Трахалась на моей кровати, в моем офисе. У бассейна. В лесу. Не было предела местам, где я мог бы ее иметь в моем поместье.

Я встал и отряхнул крошки с груди.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

Поднявшись, он усмехнулся, но это было сухо.

— Да, конечно. Ты, вероятно, все равно облажаешься. Такие мужчины, как мы, не предназначены для отношений. Он направился к