— Флавио считает, что некто по имени Росси несет ответственность за смерть вашей дочери, и он пытается сделать моего отца козлом отпущения.

— Если это правда, то зачем нацеливаться на человека, который не жил в этой стране почти десять лет? Почему бы не выбрать кого-то другого, кого-то более удобного?

— Росси искал моего отца с тех пор, как тот уехал. Мой отец знал, что Росси воровал у мафии, и совершил ошибку, попытавшись использовать эту информацию, чтобы обрести свободу.

— Росси — распространенное здесь имя. У вас нет другой информации?

— Расследование мужчин в этой стране — это ваша работа, а не моя. Я уверена, что здесь есть человек с таким именем, который уже на вашем радаре.

Пальмиери уставился в стену, не двигаясь. Мне было интересно, о чем он думает, знает ли он этого человека по имени Росси и следит ли за ним. Я надеялся на это, потому что не хотел, чтобы он отказался от нашей сделки. Мне нужно было, чтобы Лука был освобожден.

Мужчина напротив меня встал и поправил галстук. — Если больше ничего нет, вы можете идти.

Я встала и сложил руки. — Не забудь свое обещание позволить адвокатам Луки вызволить его сегодня.

— Я никогда не обещал отпустить Бенетти сегодня. Но я согласился пустить его адвокатов для визита.

— Хорошо. Тогда его освобождение — лишь вопрос времени.

— Не будьте так уверены, синьорина. — Теперь, уже у двери, Пальмиери остановился. — У него был шанс остановить это, capisce? Я попросил его выдать вас или арестовать. Можете ли вы угадать, какой вариант он выбрал?

Мой рот приоткрылся от шокированного вздоха. Что за черт? Лука позволил им арестовать себя, вместо того чтобы выдать меня?

Мы больше не встречались и не спали вместе. Почему бы ему не спастись от тюрьмы, позволив Пальмиери взять у меня интервью? Это не имело смысла.

Клянусь защищать тебя от крови и преступлений.

Пальмиери держал дверь открытой, привлекая мое внимание. — Пойдем. Я провожу тебя вперед.

— Grazie, — сказала я и прошла мимо него в коридор.

Мы пошли вместе, мои туфли громко стучали по изношенным дорожкам. — Твой итальянский требует работы, — сказал он. — Но я полагаю, у тебя будет достаточно времени, чтобы усовершенствовать его здесь, не так ли?

Он имел в виду сейчас, пока я жду освобождения Луки? — Не уверена, что смогу многому научиться за несколько дней, но посмотрим.

— Несколько дней? — издал он пренебрежительный звук горлом. — Синьорина, если вы думаете, что Бенетти когда-нибудь позволит вам вернуться в Нью-Йорк, вы обманываете себя. Эта жизнь, его жизнь, поглощает женщин целиком.

Он был неправ. Я не собиралась здесь оставаться, что бы ни хотел Лука. Между нами все кончено.

Он остановился у выходной двери и рявкнул на мужчин, чтобы те открыли. Раздался звонок, и Пальмиери толкнул дверь. — Arrivederci, 100Signorina Montella.

Я начала уходить, но остановилась. — Мои глубочайшие соболезнования в связи с утратой вашей дочери, синьор.

Он не отреагировал, поэтому я поспешила выйти, надеясь, что сделала достаточно.

— Мои дяди сходят с ума.

Я закрыла дверцу машины и потянулась к ремню безопасности. — Почему?

— Лука позвонил им и был очень, очень зол. — Габи посмотрел в зеркала и выехал на дорогу, отъезжающую от тюрьмы. — Они хотят, чтобы мы немедленно прибыли в Катандзаро.

— У тебя проблемы из-за того, что ты притащил меня сюда?

— Я думаю, мы оба в беде, Вэл.

Я волновалась за Габи, но не за себя. — Мне все равно. Мы правильно сделали, что приехали.

— Как все прошло? Ты вразумила моего отца?

— Нет. Он вел себя очень странно. Как будто он меня не знал. Как будто я была просто какой-то девчонкой, с которой он переспал в Нью-Йорке. Но когда он мог, он прошептал, что мне опасно здесь находиться.

— Но ты сказала что мы поступили правильно.

— Мы это сделали. Я встречалась с Пальмиери. Это то, что заняло так много времени.

У Габи отвисла челюсть. — Чё за хрень? Ты говорила с GDF? Ты знаешь, насколько это плохо?

— Мне все равно. — Я полезла в сумочку и достала батончик мюсли. Мои нервы были слишком напряжены, чтобы есть, и я умирала с голоду. — Если рассказ Пальмиери о том, что я знаю, может помочь освободить Луку, то я с радостью это сделаю. Я не связана никакими странными правилами общения с полицией.

— Неудивительно, что мои дяди расстроены.

С тех пор мы почти не разговаривали. Габи мчался по итальянским автострадам, пока мы направлялись на юг. Мы останавливались несколько раз, чтобы сходить в туалет и перекусить, но в остальном продолжали ехать к семье Луки. Я старалась не волноваться. Я не сделала ничего плохого.

Наконец, мы свернули с главной дороги и поехали в горы. Это был красивый пейзаж, с пологими вершинами и долинами, старыми фермерскими домами. Светило солнце, и овцы паслись на полях. — Вот как выглядит итальянская деревня. Она очень странная.

— Скучно, — сказал Габи. — У моего отца тоже есть дом в городе, как и у моей матери, но здесь живем мы с Лео. Здесь для нас безопаснее.

— Тяжело ли вам было расти вдали от матери?

— Я вижу ее все время, так что нет. Мой отец следит за тем, чтобы мы с Лео оставались рядом с нашими матерями.

— Ты когда-нибудь хотел, чтобы твой отец женился на ней? — Габ замолчал, и я поспешила сказать: — Извини, если это слишком личное. Это просто напоминает мне кое-что из сказанного Пальмиери.

— Что он сказал?

— Эта жизнь поглощает женщин целиком.

Габи постучал пальцами по рулю. — Тебе не нужно беспокоиться об этом, Вэл.

— Я знаю, потому что я не останусь. Но это странно. Например, Лука никогда не был женат, и вокруг нет ни одной женщины. Ни сестер, ни тетушек. Твоя жизнь полностью окружена мужчинами.

Он лениво усмехнулся мне, напомнив о его отце. — Не полностью окружен.

— Ладно, я поняла. Ты много трахаешься. Будь серьезен. Почему вы все так ненавидите женщин?

— Мы не ненавидим женщин. Наша домработница — женщина.

— Это не особо помогает твоему делу, Габи.

Его руки сжимали руль. — Не знаю почему. Думаю, мы пытаемся их защитить.

— Принижение роли женщин не защищает их. Оно душит их. Мы хотим участвовать, быть равными, а не быть вытесненными в сторону.

— Женщины здесь в зоне риска. Ты не так сил…

— Если ты скажешь — не так сильна, я выгоню тебя в мусорку.

Габи неловко поерзал на сиденье, словно думал о том, какой вред я