1.

Бенедикт был зол. Его переполняло странное, затхлое чувство раздражения на все вокруг. И он никак не мог понять, что же с ним происходит.       От Магнуса ему досталась баснословная, по меркам уличного попрошайки, сумма, на которую он смог бы прожить несколько сытых и теплых месяцев. Вместо этого он спустил почти все на приличную гостиницу, горячую ванну с купальщицей, дорогую одежду, цирюльника и элитную выпивку. Бенедикт уцепился за возможность окунуться в былое с таким рвением, с каким голодающий набрасывается на миску похлебки. Но все пошло не так с самого начала.

То, что в мечтах доставляло Бене истинную радость, на деле принесло лишь бледную тень того счастья, на которое он так рассчитывал. Накрахмаленный воротник шелковой рубашки неприятно тер шею, а новомодные штаны давили в промежности. Мягкая постель показалась Бене слишком уж мягкой, алкоголь – слишком уж крепким, еда – слишком изысканной, а все, с кем он успел перекинуться парой слов за завтраком, бесили своими жалкими, примитивными взглядами.

Чем старательнее Бенедикт пытался откопать труп своей прежней жизни, тем сильнее удивлялся тому, как вообще мог получать от нее удовольствие. Бесконечные приемы и встречи, пустые разговоры и не менее пустые интрижки, душевные терзания о новом наряде, когда собственный шкаф и так напоминал склад забытых костюмов. Даже самая главная надежда и цель не оправдала его ожиданий.

Первый бой был лишь разминкой… затравкой для требовательного зрителя. Однако именно он подарил Бене больше всего эмоций. Бродяга радовался каждому тумаку, который получал Иворн, и негодовал вместе со всеми, когда Каменный Кулак получал в ответ. Бенедикт свистел и возмущался, когда сыщику пришлось расправиться со своим противником. Он даже перекинулся с кем-то парой жарких фраз по этому поводу. А затем все снова переменилось.

Второй бой выдался куда жестче и зрелищнее первого. Иворна гоняли по песку, словно шелудивого пса. Его избивали, медленно и методично, чтобы позволить публике насладиться процессом. И первые минуты схватки Бенедикт действительно наслаждался зрелищем. Все, к чему он стремился… все, что он планировал сделать с Иворном, теперь воплощалось в жизнь прямо перед его глазами. Это ли не истинное блаженство? Что ж, видимо, нет.

Чем дольше Бенедикт наблюдал за экзекуцией, тем сильнее ощущал пустоту в груди. Сжимая перила до боли в пальцах, он изо всех сил старался сохранить первоначальный восторг. Он кричал, поддерживая бойцов, улюлюкал вместе с толпой, швырял вниз все, до чего могли дотянуться его тощие руки. Однако, что бы он ни делал, радость утекала из него, словно песок сквозь пальцы.

Финальную и самую кровавую часть боя Бенедикт досматривал почти без единой эмоции, словно наблюдал за возней муравьев на песке. Холодная, всепоглощающая пустота в душе проглатывала все, что он ни пытался ей скормить. Только лишь злость оставалась верна ему все это время. Злость на самого себя.

Бенедикт тяжело опустился на стул и, опрокинув очередную стопку, с ненавистью обвел взглядом гостей. Судья всемогущий, какими же никчемными и жалкими казались ему все эти люди! Разодетые, обвешанные побрякушками, такие важные в своих крохотных мирках. На мгновенье Бене представил себя среди них, и ему стало тошно.

– Сукин сын… да что с тобой такое?

Бенедикт зарычал от досады и саданул кулаком по столу. Конечно, он изменился. Глупо было это отрицать. Суровые улицы Денпорта оставили множество шрамов как на его теле, так и на сердце. Мог ли он спокойно смотреть на то, как посетители брезгливо воротят нос от слишком уж темной корочки на хлебе или от недостаточно горячего супа? Мог ли он равнодушно слушать их жалобы на портных, которые промахнулись с цветом на каких-то полтона? Пока еще нет, но все это – дело привычки.

Бене получил шанс выбраться из дерьма, и, Судья свидетель, он его не упустит. К чему бы ни пришлось привыкать заново! Он возьмет все, что ему причитается, и начнет с мести. О да, несмотря ни на что, он упьется этим чувством сполна!

Договориться о встрече с Иворном не составило никакого труда. Первый же стражник, к которому обратился Бене, услужливо согласился помочь, едва его карман отяжелел на несколько полуринов. Он пообещал вернуться через пять минут, посоветовал держаться подальше от пленника и наказал кричать, если что-то случится. Бенедикт едва осознавал слова стражника. Всем его вниманием завладела ржавая клеть со скорчившимся внутри человеком.

Бродяга медленно, словно боясь потревожить хрупкую тишину, приблизился к Иворну, ухватился руками за шершавые прутья и уперся в них лбом, почувствовав приятный холод металла. Сыщик неподвижно лежал на боку и мог бы запросто сойти за мертвеца, если бы не судорожное дыхание. Те двое, чьи мозги сейчас собирали вместе с песком, хорошо над ним поработали. Даже слишком хорошо. Хонна был похож на одного из пьяниц Тихого Города, оказавшегося не в том месте и не в то время. Бене видел таких не раз и не два. Как правило, большинство из них не дотягивали даже до утра.

Лоб Бене покрылся испариной. От волнения била крупная дрожь. Ублюдок, виновный во всех его бедах, лежал всего в паре шагов. От осознания, что свои последние часы эта мразь проведет в темном, пропахшем звериным дерьмом коридоре, пустота в груди Бене наконец уступила желанному удовлетворению. Эйфория оказалась столь сильна, что без особого труда затмила даже опьянение, которое Бенедикт культивировал в себе со вчерашнего вечера.

– Наконец-то, – прошептал он и оскалился, чувствуя, как первые слезы радости скользнули по его щекам.

А потом… Потом эта сволочь открыла свой рот.

2.

Бенедикт не запомнил, как его уводили наверх. В какой-то момент он просто обнаружил себя среди остальных гостей, ожидающих развязки этого вечера. Бене больше не мог оставаться рядом с ними, не мог разделять их восторг. Замок, который он старательно возводил вокруг себя месяцами… замок, центром и проклятьем которого был Иворн Хонна, стремительно превращался в руины. Человек, который еще час назад был его самым заклятым врагом, оказался… Кем? Жертвой, невиновным – или первоклассным лгуном? А что насчет Магнуса? Мог ли он быть в ответе за отобранную жизнь у простого, хоть и успешного зодчего? Бенедикт не знал, во что ему следует верить. Привычный мир пошатнулся, неожиданно открыв такие грани реальности, от которых становилось тошно.

Меж тем в центре зала привычно горланил Корди Криг, зазывая тех, кто остался на финальное представление, но Бенедикт больше не хотел на это смотреть. Все, чего он теперь желал, так это надраться до потери сознания, похоронив под выпивкой остатки своих желаний и надежд.