сотен тысяч до многих миллионов. Американские работники по оказанию чрезвычайной помощи сами пришли к цифрам, разбросанным вверх и вниз по шкале. Келли, служивший в Уфе, подсчитал, что в период с сентября 1921 по сентябрь 1922 года голод и болезни вместе взятые могли унести до десяти миллионов жизней, в то время как его начальник, полковник Белл, летом 1923 года пришел к выводу, что АРА спасла от голодной смерти «более миллиона детей и взрослых» только в Уфе. Эллингстон, который сидел в основном в Москве, но несколько месяцев прослужил в Саратове, также назвал цифру в десять миллионов смертей. С другой стороны, Шафрот, навсегда покинувший Россию летом 1922 года, насчитал во всей России не более миллиона жертв голода, «вероятно, значительно меньше».

Большинство работников по оказанию помощи имели доступ к статистическим данным только о голоде в их конкретных районах, и оценки людей, работавших на местах, таких как Келли, Белл и Шафрот, были результатом набора визуальных образов голода, которые запечатлелись в их памяти и которые они затем спроецировали на всю зону голода. Среди тех, кто в Москве видит общую картину, по крайней мере на бумаге, был Гарольд Флеминг, изучавший экономику в Гарварде и стипендиат Родса в Оксфорде, опыт которого он позже принесет на Уолл-стрит в качестве аналитика по ценным бумагам, биржевого брокера и корреспондента Christian Science Monitor. Он подсчитал, что «Голод, вероятно, унес жизни полутора миллионов человек, и, если бы не своевременное прибытие американской кукурузы, потребовалось бы вдвое больше».

Флеминг присоединился к миссии только летом 1922 года, и его отсутствие в течение катастрофического года может объясняться его относительно консервативной фигурой. В любом случае, экстраполированным десяти миллионам очевидцев лучше доверять, чем полутора миллионам московских экономистов. Тем не менее, профессор Хатчинсон, который лично был свидетелем худших событий, подтвердил расчеты медицинского отдела АРА, согласно которым общее число смертей от голода и связанных с ним болезней за период с 1921 по 1923 год составило около двух миллионов.

Официальное советское издание начала 1920-х годов, основывающее свою оценку на сравнении частичной переписи населения осенью 1920 года с другой переписью населения в июне 1922 года, пришло к выводу, что в 1921-22 годах от голода и связанных с ним болезней погибло около пяти миллионов человек, и эта цифра соответствует изданию Большой советской энциклопедии 1927 года.

Западная литература после Второй мировой войны, как правило, отдавала предпочтение монументальной цифре в десять миллионов погибших, даже когда не приводилось ни одного заслуживающего доверия источника, подтверждающего это утверждение. Какой бы ни была общая точность, такое число вряд ли кажется экстравагантным после многих десятков миллионов жертв войны, голода и террора в двадцатом веке. Некоторые приписывают АРА спасение десяти миллионов жизней, хотя даже самому головастому работнику по оказанию помощи не пришло бы в голову делать такое заявление. К такой цифре легко прийти, взяв пиковое количество кормлений АРА в августе 1922 года и предположив, что съеденный обед — это спасенная жизнь. Такого рода размышления, очевидно, вдохновили Горького в письме, которое он написал Гуверу из Берлина 7 августа 1922 года, заявить, что АРА спасла три с половиной миллиона детей и пять с половиной миллионов взрослых от голодной смерти. Конечно, Горький знал лучше, но он убеждал Гувера оставить АРА в России еще на год, и лесть соответствовала его целям.

В июле 1922 года Новая Республика великодушно признала, что миссия Гувера спасла от пяти до десяти миллионов жизней. Возможно, именно это побудило руководителей АРА в Нью-Йорке примерно в то же время запросить московскую штаб-квартиру предоставить им приблизительную оценку числа смертей, связанных с голодом. Куинн выразил беспокойство по поводу этого задания, сославшись на расплывчатость термина «смертность от голода» и указав, что для многих отдаленных регионов России просто не было информации о причинах смертей, не говоря уже о показателях смертности. Тем не менее, он нанес своего рода удар в телеграфном ответе от 20 июля: «Наше лучшее предположение, основанное на других предположениях, о смертности от голода во всей России, включая Украину, от 1 000 000 до 1 250 000 человек.

Для того, чтобы прийти к такому «наилучшему предположению», требовалось ознакомиться с официальными правительственными данными, даже несмотря на то, что спасатели считали советскую экономическую статистику крайне ненадежной и обычно отвергали ее как «практически бесполезную», «заведомо бесполезную» и так далее. Келли назвал их «шуткой». На московской конференции руководителей АРА и районных инспекторов в июне, где в его обязанности входило прогнозировать продовольственные запасы России на предстоящий год, Хатчинсон обратился к обращенным с проповедью: «У меня есть множество цифр, ни одна из которых не является точной. Лучшие из них очень бедны. Даже при старом режиме статистика во многом лгала, как это происходит повсюду, так что мы не будем слишком полагаться на цифры. Лучшее, что мы можем сделать, это собрать все данные и высказать как можно более разумное предположение в данных обстоятельствах».

«Ложь, проклятая ложь и советская статистика», по-видимому. Даже Флеминг заметил, что «вся статистика в России составляется на основе интуитивной системы». Несмотря на его большой аппетит к экономическим данным, как АРА, так и советским, которые попадали на его стол, он признавал, что мог установить «истину, неподдельную статистике», только покинув Москву и отправившись в Поволжье, где можно было действительно наблюдать индивидуальные ежедневные драмы голода и помощи, воспринимать не поддающееся количественному измерению.

Моу Митчелл искренне согласился. Несмотря на то, что он жил в Лондоне, он провел достаточно времени с людьми в зоне массового голода во время своего длительного визита зимой 1922 года, чтобы понять, что правдивая история АРА в России должна быть пропитана анекдотическим, «то есть отдельной от холодных, неопровержимых фактов, цифр, тоннажа и т.д. Стороной, которая никоим образом не расскажет реальную историю».

Отчет Гарольда Фишера — это, конечно, гораздо больше, чем сборник статистических таблиц. Тем не менее, как официальный историк АРА, пишущий непосредственно после описываемых им событий, Фишер был ограничен необходимостью проявлять осмотрительность в политических и личных вопросах. В любом случае, он завершил свою работу, не воспользовавшись некоторыми важными документами, в частности личными письмами, дневниками и мемуарами большинства тех, кто служил. Эти ограничения, среди прочего, не позволили ему рассказать об американском опыте во время Великого голода в России с точки зрения работников по оказанию помощи, находящихся на фронте борьбы с голодом. Его книга мало рассказывает об их конкретных триумфах и трагедиях, об их моментах прозрения и абсурда, об их индивидуальных актах героизма, великодушия, романтики, высокомерия, глупости и безумия. Фишер также не смог отдать должное беспрецедентной американо-российской культурной встрече, вызванной миссией помощи.

Только выйдя за рамки повествования о голоде и помощи, «История