Шрифт:
Закладка:
Через несколько дней Вильгельм, делая смотр войск в Дёберице, впервые использовал термин «окружение», который, являя собой реализованную версию кошмара коалиций Бисмарка, с тех пор в германском официальном словаре стало ругательством. Более того, Вильгельм сослался на то, как Фридрих Великий, окруженный врагами, расправлялся с ними, и объявил о своем намерении сделать то же самое.
«Великий император, – писал один из подданных, – конечно, должен был произнести речь в Дёберице – но было так жарко! По крайней мере, я пытаюсь объяснить всю чепуху, которую он нес, ужасной жарой. Зачем все время говорить? Не думаю, если кто-то постоянно говорит о силе, это значит, что он силен… Ревель на самом деле – это блеф, чтобы доставить неудобство Германии, и особенное неудобство испытывал Вильгельм Великий. То, что это случилось так быстро, – большой успех. Было бы намного мудрее молчать и улыбаться – comme si de rien n’etait et comme si[53] – ce qui est du reste vrai[54] – ни Англия без армии, ни Россия без армии, флота и денег, ни Франция, полностью дезорганизованная, не могли всерьез думать о том, чтобы как-то навредить Германии».
Восхищение проницательностью оценки соседствует с удивлением, что человек, способный ее сделать, мог полагать, что Вильгельм мог держать рот закрытым.
В таких обстоятельствах, однако, неудивительно, что дальнейшие попытки британских министров через германского посла в Лондоне убедить немцев согласиться со снижением темпов строительства флота не дали результата. Они только привели к появлению у неудачливого Меттерниха проблем с хозяином. Ему было сказано, что кайзер не хочет хороших отношений с Англией за счет германского флота. «Если они хотят войны, пусть идут вперед, мы не боимся. Если Англия намерена оказать нам любезность и протянуть руку, при условии что мы ограничим размер нашего флота, такое предложение – неуместная дерзость и большое оскорбление нашего народа и его императора, которое наш посол должен был отвергнуть a limine[55]. После второго аналогичного инцидента кайзер буквально испещрил депешу пометками – всего их было 51. Он считал, что Меттерних ab ovo[56]должен был отказаться обсуждать вопрос на основании того, что «ни одно государство не может диктовать другому масштаб и характер его вооружения… Он обязан был послать всех этих недоумков к черту. Он слишком мягкотел». Вскоре после этого Эдуард, направлявшийся в Мариенбад, встретился с Вильгельмом в Кронберге, и оба монарха по взаимному соглашению не затрагивали тему флота. Сэр Чарльз Хардинг посчитал своим долгом в весьма сдержанных выражениях предупредить кайзера, что, если германское правительство не пойдет на сокращение кораблестроительной программы, британское правительство будет вынуждено увеличить свою. Вильгельм довольно резко ответил, что у него неверные сведения и что, поскольку морские законы принимаются рейхстагом, не может быть и речи о том, чтобы отступить от них. По словам Вильгельма, которые Хардинг впоследствии отрицал, англичанин сказал: «Вы должны остановиться или строить медленнее» и получил ответ: «Это вопрос чести и достоинства». Через некоторое время кайзер уже говорил людям, что Британия предъявила Германии ультиматум, требуя остановить строительство флота. «Откровенный разговор со мной, в котором я показал зубы, не мог не произвести впечатление. Так всегда следует общаться с англичанами». Король Эдуард по возвращении сообщил, что его племянник невозможен, и, когда заходит речь об ограничении вооружений, он сразу говорит, что по закону флот должен быть доведен до определенного могущества и обратной дороги нет. «Как будто закон не может быть изменен теми, кто его создал».
Расставшись с кайзером, король отправился на встречу с австрийским императором. Не так давно появились признаки, что сотрудничество между Россией и Австро-Венгрией, больше десяти лет поддерживавшее мир на Балканах, разрушается. В июле демократическая революция в Турции добавила неопределенности будущему региона. Но Франц Иосиф, не оценивший добродушия, проявленного в Ревеле, ни словом, ни намеком не выдал гостю планы Австрии. На самом деле австрийский министр внутренних дел Эренталь уже целый год вел переговоры с Извольским о модификациях к запрету российским военным кораблям проходить через Босфор. Россия в ответ была согласна на аннексию двух турецких провинций, Боснии и Герцеговины, которые Австро-Венгрия занимала с Берлинского договора 1878 года. Мужчины встретились в Бухловицком замке (Buchlau) в Галиции 16 сентября 1908 года. Что произошло между ними, точно неизвестно, поскольку впоследствии каждый из них старался возложить вину на другого. Извольский, судя по всему, думал, что, если у него есть австрийское согласие на изменение в «форму пролива», согласие остальных держав – вопрос предрешенный. Поэтому он согласился, возможно в письменной форме, на некоторые действия Австрии относительно провинций, в момент, который, он знал, будет слишком ранним. После этого он отправился в Европу и узнал, что открытие проливов потребует намного больше переговоров, чем он себе представлял. Но прежде чем он смог отозвать свое обещание Эренталю, последний поставил его перед свершившимся фактом. Чтобы сохранить свое положение в России, он отрицал, что брал на себя какие-то обязательства, и оказался во власти Эренталя. Франц Иосиф написал главам государств, сообщив им об аннексии, но его послы получили указание не передавать письма до 5 октября. Посол в Париже, редко обращавший внимание на инструкции, передал свое письмо на два дня раньше срока. Он сказал французам, что все подготовлено для объявления Болгарией независимости от Турции. В это же время британский посол в Вене спросил Эренталя, есть ли правда в слухах о таком объявлении. «В них нет ни слова правды, – ответствовал тот. – В сообщениях, получаемых нами из Софии, ничего об этом не говорится».
Германские власти были сбиты с толку действиями австрийцев. Хотя они знали о них заранее больше, чем впоследствии утверждали, никаких консультаций с ними не было. Помимо очевидной опасности конфликта между Австрией и Россией создалась угроза довольно-таки успешным попыткам Германии, в основном по инициативе Вильгельма, набрать влияние в Турции. Когда Меттерних доложил, что Британия признает изменения, только если все стороны, подписавшие берлинское соглашение, на них согласятся, Вильгельм заметил: «Разумно». Когда ему доложили слова Хардинга, что Эренталь валяет дурака, он сказал: «Грубо, но нельзя
