сказать, что неправильно». У него была разумная идея, что цель Германии – поссорить Россию с Британией из-за вопроса открытия Босфора для российских военных кораблей. Только советники считали, что знают лучше.

На пороге нового столетия отношения между Германией и Австро-Венгрией стали относительно сдержанными. Бюлов придерживался мнения, что, хотя их союз, безусловно, важен, он больше не является необходимым и незаменимым. Австрия нуждается в Германии больше, чем Германия в Австрии (Эйленбург, тогда бывший послом в Вене, был уверен, что, учитывая рост славянского влияния, такое отношение является в высшей степени опасным). Шлиффен не хотел раскрывать австрийскому Генеральному штабу военные планы немцев. Гольштейн воображал себя обиженным в прошлом австрийским министром иностранных дел и хотел сорвать злость. Только все это было возможно только благодаря спокойному состоянию европейских дел и занятости России на Дальнем Востоке. Подписание Антанты и победа японцев революционизировали ситуацию. Австрия теперь стала единственным союзником, на которого Германия могла положиться, и ее следовало поддержать. С военной точки зрения немецкие генералы рассчитывали на австрийцев, чтобы связать силы русских в первые недели войны, так чтобы германская армия могла обрушить всю свою мощь на Францию. Хуже того, теперь было не так просто настаивать, как это всегда делал Бисмарк, что поддержка Германии должна быть ограничена помощью Австрии против нападения русских, и не должна распространяться на поддержку наступательной австрийской политики на Балканах. Веками Габсбургам не удавалось пробудить верность среди своих смешанных подданных, сплотив их в единую нацию. А значит, рост национального самосознания угрожал Габсбургской империи распадом. Нигде опасность не была так велика, как в случае с сербами из своего независимого королевства, провоцирующих собратьев внутри империи, призывая их отколоться и образовать Объединенное южное славянское государство. Для Германии отказ в помощи австрийцам, в случае если нападение на Сербию станет необходимым, мог вылиться в гражданскую войну у ее единственного существенного союзника, а это событие не могло остаться изолированным. Гольштейн, к которому, несмотря ни на что, Бюлов продолжал временами обращаться за советами, утверждал, что конфронтация на Балканах будет означать, что Австрия будет стоять твердо, поскольку это в ее интересах. Поэтому Бюлов не принял во внимание намерение Вильгельма оказать Австрии лишь слабую поддержку и настоял, чтобы поддержка была полной. Он написал Эренталю: «Я знаю, вы сомневаетесь, что текущее опасное состояние дел в Сербии будет постоянным. Я доверяю вашему суждению и приму любое решение, к которому вы придете, как соответствующее сложившейся обстановке». Австрийцы и рассчитывали на то, что Германия будет вынуждена предложить безоговорочную поддержку такого рода, после того как услышали, как к Хардингу отнеслись в Кронберге.

В самый разгар боснийского кризиса, находясь на побережье, Бюлов принял чиновника из министерства иностранных дел, состоявшего при кайзере, доставившего пухлый конверт. Там был машинописный текст статьи, основанной на замечаниях и репликах, произнесенных Вильгельмом в Хайклиффе накануне осенью. Предполагалось опубликовать ее в «Дейли телеграф», как вклад в улучшение англо-германских отношений. Бюлова попросили прочитать ее и прокомментировать, больше никому не показывая. Представляется крайне маловероятным, что Бюлов не смог понять все то, что наговорил в Хайклиффе кайзер, тем более что многие его реплики были повторены ему уже после возвращения кайзера домой. Но только попытка помешать публикации этой статьи сделала бы его еще более непопулярным у своего хозяина, у которого он и так пребывал в немилости. Зато ее публикация – разумеется, если ответственность за нее будет возложена на кайзера, – могла помочь укреплению авторитета кайзера. Бюлов не стал читать статью сам, как его просили, но отправил ее в министерство иностранных дел для проверки точности по официальным записям. Заместитель министра, получивший статью, со всей поспешностью перебросил обжигающе горячий картофель подчиненному, а тот, в свою очередь, внес одну или две незначительные правки. Затем статья вернулась к кайзеру тем же путем, который уже прошла. Бюлов ее так и не прочитал.

28 октября статья появилась в «Дейли телеграф». Вильгельм сразу же заявил, что, в то время как он лично и его министры желают только одного – хороших отношений с Англией, его постоянно представляют в ложном свете и перевирают, из-за чего он уже теряет терпение. Его задача сложна, поскольку большая часть населения Германии настроена против Англии. Во время бурской войны он стоял на стороне Англии, отвергнув предложения Франции и России о совместной интервенции. Он даже послал королеве советы, подготовленные по его поручению Генеральным штабом, о том, как лучше выиграть войну. Его совет был принят с вполне предсказуемым результатом. Германский флот не предназначался для использования против Германии – только для защиты германской торговли и колоний, а также для возможного использования на Дальнем Востоке. Настанет день, в свете японских событий и китайского национального возрождения, когда Британия будет очень даже рада германскому флоту. Меньше всего негодования статья вызвала в Британии, где «Таймс» всего лишь отметила, что шансы войны на Тихом океане представляются удивительной причиной для сбора крупного флота в Северном море, причем многим кораблям не хватит запасов угля, чтобы совершить столь длительный переход. Зато в Германии группы левого крыла, желавшие видеть кайзера под контролем, наконец достигли согласия с группами левого крыла, которые традиционно критиковали его за пробританские настроения.

Бюлов был готов признать, что не видел статьи, но не был готов делать вид, что она хорошая. Он предложил искупить свое упущение отставкой, но Вильгельм, учитывая боснийский кризис, отказался. Таким образом, канцлер избежал обязанности защищать кайзера от нападок, имевших место со всех сторон (включая даже консерваторов) на его «личное правление». Бюлов объяснил рейхстагу, что у Вильгельма были добрые намерения, и выразил уверенность, что в свете полученного опыта кайзер отныне даже в частных беседах будет соблюдать сдержанность, которая важна в интересах как последовательной политики, так и укрепления королевской власти. «Будь это не так, ни я, ни мои преемники не смогли бы взять на себя ответственность».

Когда произносились эти слова, Вильгельм находился на испытаниях воздухоплавательных аппаратов, где назвал графа Цеппелина «величайшим немцем двадцатого века», что вызвало всеобщее веселье, поскольку он был уже двенадцатым. Затем 13 ноября он прибыл в Донауэшинген для очередной осенней охоты с принцем Максом Фюрстенбергом. Чтобы развлечь гостей за ужином, глава военной канцелярии граф фон Хюльсен-Хезелер, судя по всему не впервые, облачился в костюм балерины и как раз исполнял pas seul[57], когда неожиданно рухнул замертво на пол. Инцидент замяли, и Вильгельм вернулся в Берлин более потрясенный, чем когда-либо. Там он имел встречу с Бюловом, который заявил, что его выступление не удовлетворило рейхстаг, и было составлено, правда с