Шрифт:
Закладка:
Противоречивые, непонятные самому Нолдо чувства заставили руку взять перо, развернуть лист бумаги и написать приказ, в котором говорилось, что…
«Леди Линдиэль из Невраста, дочь лорда Новэ Кирдана более никогда не смеет посещать Барад Эйтель.
В противном случае её выпроводят силой».
Предательница!
Линдиэль ехала навстречу зиме.
Злость, обида, досада, гнев, боль, ненависть, разочарование, отчаяние, желание отомстить и уничтожить обидчика грели так, что не нужны были тёплые вещи.
Сопровождавшие слуги и охрана видели: их леди не в себе, однако помочь не получалось — любая попытка заговорить в дороге встречала агрессивный отпор, а на привалах Линдиэль полностью уходила в себя и что-то писала, сидя в одиночестве.
И только когда впереди открылась развилка дорог, одна из которых поворачивала на Таргелион, а другая — в Оссирианд, дочь лорда Новэ вдруг сама потребовала остановиться и взялась за меч.
С неба посыпалась мелкая ледяная крошка, сильный ветер принялся то и дело менять направление, нанося удар то в лицо, то в спину.
Сбросив меховой плащ в пожухлую траву, припорошенную пургой, Линдиэль приказала троим воинам нападать на неё и друг на друга.
— Каждый сам за себя! — зло расхохоталась эльфийка. — Сейчас каждый враг каждому!
Клинки засверкали среди усиливавшейся метели, серая сталь рассекала белый переменчивый ветер, четыре тёмные фигуры начали танец, смертоносный в бою, но лишь опасную игру сейчас. Линдиэль понимала: здесь нет её учителя-мечника, а значит, никто не станет сильно бить по её мечу, не повалит на землю и не ударит в лицо или живот.
Раньше это показалось бы счастьем, но теперь именно жестокости, настоящего риска, боли, от которой невозможно сдержать стон и слёзы, и не хватало. Эльфийке до безумия хотелось встретить врага, которого можно избить или даже лишить жизни. Сейчас, когда опустошение и бессильный гнев сменились жаждой отыграться, для полного возрождения из пепла требовалось принести жертву.
Всё-таки объединившись в пары, фехтовальщики бросились друг на друга более яростно и организованно, Линдиэль ощутила нечто, отдалённо напоминавшее удовлетворение. Несколько раз ударив изо всех сил, вложив в нападение накопившуюся злость, леди вдруг осознала — ей нет нужды калечить собственную охрану, поэтому стала останавливать выпады, напоминая себе, что участвует не в реальном бою, а лишь тренируется.
Звон металла стал громче, слышался всё чаще, серые клинки путались в белом плаще метели, танцевавшей вместе с воинами, бросая им в незащищённые глаза ледяное крошево.
Напарник Линдиэль пропустил удар и отступил с поля боя. Один из противников тут же предал временного товарища, перейдя на сторону своей леди и быстро сразив соперника.
«Каждый враг каждому!»
Только отвернувшись от поверженного врага, эльф напал на Линдиэль. Ожидая и не ожидая этого одновременно, дочь лорда Новэ почувствовала азарт: да! Наконец-то кто-то играет по её жестоким правилам! По правилам, отрицающим правила!
Скрестив мечи и насладившись режущим слух и в то же время мелодичным скрежетом стали о сталь, эльфийка отпрыгнула, пытаясь понять, насколько серьёзно настроен новый враг. Воин начал наступать.
Метель закружила льдинки, заставила закрываться рукой. Белая пелена не только ослепляла, но и оглушала, и было совершенно невозможно понять, с какой стороны ждать нападения.
Ветер ударил в спину, и враг возник прямо перед эльфийкой, в последний момент успевшей отразить удар. Белая круговерть снова швырнула в глаза лёд, и Линдиэль, хохоча, отбросила меч.
— Пусть в этой игре не будет победителей, — сказала леди, чувствуя удовлетворение и вернувшуюся способность быть рассудительной. — Пойдём в укрытие.
Слуги моментально подхватили оружие и плащ своей госпожи, проводили её в давно поставленный шатёр и дали горячего вина.
Линдиэль почувствовала, как снова хочется жить, смеяться, стремиться и добиваться, и всё это по-настоящему радовало. Это не обязанность, не долг, а именно то, чего желало сердце, в котором опять звучала музыка.
Вино опьянило очень быстро.
— Ненавижу его! Ненавижу! — расхохоталась эльфийка, вонзая кинжал в расстеленный на полу лапник. — Тварь морготова!
Выпив ещё, дочь Кирдана запела, казалось, забытую мелодию, зародившуюся в сердце слишком давно:
— И смех разольётся на все времена и века,
И вьюга проснётся, поманит себе на крыла,
А я её обману, стану птицей сама!
Я взмахну сизым крылом —
Что была моя боль, то окажется сном,
И ветер закружится с песней вешней!
Один взмах стальным клинком
Рассечёт мою кровь на "Тогда" и "Потом",
И я забуду, что значит быть прежней!
***
— Предательница!
Это слово повторилось уже слишком много раз, и Каленуиль, сдерживая слёзы и обиду на отца, а особенно на мать, представляла, как это слово заменяет титул перед именем.
— Предательница!
Уже закончились вопросы: «Как ты могла? Ты понимаешь, что творишь?! Твоё поведение вредит и твоему отцу, и брату, и сестре, и мне! Как можно быть такой эгоисткой?! Неужели ради власти ты готова на подлость?»
Закончились и ответы: «Мы стараемся на благо нашей семьи! Наше правление дало расцвет Краю Семи Рек! Если тебе не нравится власть отца — уходи с нашей земли, а не пытайся свергнуть его!»
— Предательница!
Каленуиль смогла не заплакать. Давно решив, что родители ей не союзники и не помощники, эльфийка не стала оправдываться, что-то объяснять, пытаться вразумить. Она просто попросила мужа отвезти её домой, тем самым дав ему повод тоже покинуть превратившийся в бессмысленную семейную ссору совет.
***
— Я всё правильно сделал! — убеждал своё отражение в зеркале и, заодно, лежавшую с книгой в постели жену лорд Каленовэ. — Ты ведь правда на моей стороне, Элиан?
Не дождавшись ответа и решив не настаивать, чтобы не услышать то, что не хочет, сын Новэ Корабела продолжил монолог:
— С какой стати я должен брать в свою армию дикарей, которых привёл с востока предатель?! Ты знаешь, что Долион — один из тех, кто ушёл из Оссирианда в Химринг? Он предатель, служащий нолдорскому лорду-братоубийце! И спустя годы этот скользкий угорь является на мою землю и приводит войско вшивых чесоточных дикарей,
