исполнить приговор над ними. Из этого рассказа можно извлечь только тот фактический вывод, что евреям удалось своими ходатайствами задержать на два года исполнение приговора комиссии. В 1242 г. роковое решение пришлось исполнить. В июне этого года книги Талмуда, нагруженные на 24 возах, были публично сожжены на одной из площадей Парижа. Весть о сожжении священных книг глубоко опечалила евреев всех стран. Германский главный раввин Меир из Ротенбурга сочинил по этому случаю свою известную синагогальную элегию, начинающуюся трогательными словами, обращенными к святой Торе: «Спроси, спаленная огнем, что сталось с теми, кто рыдает о страшном жребии твоем» («Saali serufa»). Во Франции и Италии также читались в синагогах элегии о сожжении Торы. В Риме установлен был пост по случаю парижской катастрофы.

Сменивший папу Григория IX Иннокентий IV сначала приветствовал начинание Людовика Святого в деле борьбы с «вредными книгами» евреев. В письме к королю (1244) папа просил его: «Повели, чтобы во всем твоем государстве, где только эти книги найдутся, они были сожжены огнем». Начались новые конфискации талмудических книг в еврейских общинах, и в провинции готовилось повторение парижского аутодафе. В то время папа приехал на продолжительное пребывание в Лион, и раввины разных общин явились к нему с жалобами на грубое вторжение в религиозную жизнь евреев. Без Талмуда, говорили раввины, мы не можем изучать Библию, которую он объясняет, и исполнять законы нашей веры. Тогда Иннокентий IV предписал кардиналу-легату Одону в Париже, бывшему канцлеру университета и члену комиссии, осудившей Талмуд: вновь пересмотреть талмудические книги, чтобы убедиться, какие из них можно без ущерба для церкви возвратить евреям (1247). Королю Людовику папа одновременно написал, что он считает своим долгом первосвященника церкви, которая терпит рядом с собой последователей Ветхого Завета, давать им возможность жить по законам их религии. Но указание папы на необходимость смягчения репрессий не понравилось парижским фанатикам. Легат в ответном письме доказывал, что Талмуд извращает смысл Библии, что раввины обманывают папу и кардиналов, уверяя их, будто Библия без Талмуда им непонятна, и что, наконец, было бы большим скандалом возвратить евреям уцелевшие списки недавно осужденной книги. Дурные книги надо уничтожать, как дурных людей, еретиков, хотя бы в них попадались и хорошие мысли: ведь осуждают же еретика, отвергающего один догмат веры, хотя бы он признавал все остальные. Тем не менее, прибавляет легат, он подчиняется повелению папы и обещает вновь пересмотреть доставленные ему евреями списки Талмуда. Пересмотр состоялся в новой цензурной комиссии, в которой участвовало много христианских богословов, в том числе и знаменитый доминиканец Альберт Магнус, который из философских сочинений Маймонида и Габироля заимствовал главные элементы своей теологической системы («Summa Theologiae»). Как и следовало ожидать, Талмуд был осужден и в новой комиссии. Руководитель ее, кардинал-легат Одон, объявил (май 1248 г.), что книги полны ужасающих заблуждений и богохульства и не могут быть терпимы в христианском государстве. Опять усилилась реквизиция еврейских книг в разных городах Франции. В актах 1250 года отмечен ряд подвигов «братьев-проповедников» (доминиканцев) по части розыска и уничтожения талмудических списков. Позже эти гонения прекратились. Евреи научились откупаться от новых репрессий, как от многих прежних. Светская власть оказывала им и здесь поддержку против вторжения католического духовенства в их внутреннюю жизнь. Пострадало только временно дело изучения Талмуда в раввинских школах Франции. Многие ученые и раввины эмигрировали. Участник парижского диспута р. Иехиель переселился в Палестину (1259 г.).

Доминиканская инквизиция, расправлявшаяся огнем с еврейскими книгами, иногда устраивала костры и для самих евреев. Потрясающее событие произошло весною 1288 года в городе Труа (Troyes), родине Раши и колыбели талмудической науки. В пятницу Страстной недели, 26 марта, которая совпала с предпоследним днем еврейской Пасхи, толпа христиан, распаленная церковной проповедью о муках распятого Христа, ворвалась в дом богатого и ученого еврея Исаака Шателена с целью «отомстить за смерть Спасителя». Судя по намекам в сочиненных по случаю катастрофы элегиях, подстрекатели из христиан еще раньше подбросили в дом Шателена труп христианина и теперь привели туда возбужденную толпу для обнаружения «еврейского преступления». Дом был разграблен, Шателен со всей семьей и еще восемь представителей общины были арестованы и переданы в распоряжение доминиканских инквизиторов. Суд инквизиции обвинил евреев в ритуальном убийстве и приговорил тринадцать человек к сожжению на костре. Инквизиторы предложили помиловать тех осужденных, которые примут крещение, но евреи отвергли это предложение. 24 апреля совершилась публичная казнь. Страшная картина мученичества изображена в четырех элегиях современников, из которых три написаны на еврейском языке, а четвертая на старофранцузском народном языке того времени еврейскими буквами. Первыми подошли к костру Исаак Шателен и его семья: беременная жена, два сына и невестка. Со связанными на спине руками они шли на смерть, распевая псалмы. Вот бросают в огонь Исаака, «богатого всяким добром, славного творца Тосафот и библейских толкований». Увидя это, его жена испустила пронзительный крик: «Я пойду вслед за моим другом!» — и беременную женщину бросили в костер. В муках смерти младший сын крикнул старшему: «Брат, я горю!» — а старший ему в ответ: «Ты идешь в рай». Когда дошла очередь до красавицы невестки, жены старшего сына, палачи стали ее уговаривать: «Крестись, мы тебе дадим хорошего кавалера»; она с негодованием воскликнула: «Я не оставлю своего Бога, сколько бы вы меня не истязали!» Один из нотаблей общины, Симсон, погиб как богатырь духа, ободряя товарищей. Барух Тоб-элем (Bendit Bonfils) крикнул долго мучившему его палачу: «Раздуй огонь, злодей!» Пал духом только Симон «Софер», писец и кантор, который «так прекрасно совершал богослужение в синагоге»; он плакал, говоря: «Не о себе плачу, но о детях моих». К Исааку Когену подошли «проповедники» (доминиканцы) и стали его склонять к крещению. Мученик ответил: «Я умру во имя Бога; как священник, я принесу ему в жертву свое собственное тело». На костре погиб еще хирург Хаим из Бриенона, «возвращавший зрение слепым».

Город Труа, где совершилось это страшное дело, находился в графстве Шампань, которое незадолго перед тем воссоединилось с коронными землями, так как графиня Шампань вышла замуж за французского короля Филиппа Красивого. Узнав о расправе инквизиции с членами еврейской общины, Филипп усмотрел в этом умаление своих прав и ущерб для своих доходов. Через три недели после казни в Труа он издал приказ, которым запрещалось монахам-инквизиторам судить евреев без разрешения местного королевского сенешаля, который должен установить чисто религиозный характер преступления.

Спустя два года после трагедии в Труа совершилось кровавое дело на почве народного суеверия в самом Париже. Здесь в 1290 году были сожжены