Шрифт:
Закладка:
§ 4. Религиозные диспуты и сожжение Талмуда; жертвы инквизиции
Век глубокого религиозного брожения и смелых ересей в христианстве развил в обществе необычайную склонность к религиозным диспутам. Ересь вальденцев и альбигойцев, отвергавшая наиболее претившие евреям догматы христианства, отчасти была связана с теми страстными спорами, которые издавна велись между евреями и христианами. Во второй половине XII века, время наибольшего развития ересей в Южной Франции, эти диспуты стали обычным явлением в обществе и литературе. К ним готовились с обеих сторон: католические богословы писали полемические трактаты как руководства для христиан при спорах с евреями[4], а раввины сочиняли такие же пособия для опровержения догматов христианства и его неправильных толкований Библии. В это время жившие в Провансе грамматики и комментаторы Иосиф и Давид Кимхи писали свои антихристианские апологии. В предисловии к своей «Книге Завета» («Sefer habrit») Иосиф Кимхи говорит, что он писал ее по настоянию своих учеников как пособие для диспутирующих с иноверцами и крещеными евреями, которые извращают смысл Св. Писания символическими толкованиями в христианском духе.
Этот маленький трактат изложен в виде диалога между христианином и евреем («min u’maamin») о догматах Троицы и Богородицы, об искуплении первородного греха Христом и его мессианской роли. С богословской почвы спор иногда переносится на бытовую и социальную. Еврей в диалоге доказывает, что в нравственном отношении евреи стоят выше христиан. Заповеди «не убий», «не прелюбодействуй» они исполняют лучше, ибо среди них гораздо меньше убийц и развратников, чем среди христиан; любовь к ближнему больше развита среди евреев: они друг друга выручают в беде, заботятся о своих нищих, а бедным, стесняющимся протягивать руку, помогают тайно; они оказывают гостеприимство и никогда не берут у гостя платы, что редко встречается среди христиан. На щекотливый вопрос о еврейском ростовщичестве диспутант отвечает, что Тора запретила евреям отдавать деньги в рост соплеменникам, и это так строго соблюдается, что еврей даже не считает себя вправе прятать хлеб и другие продукты в ожидании повышения цен, ибо полученная таким образом прибыль рассматривается как рост; они берут проценты по ссудам с инородцев, но ведь и христиане ссужают деньги на проценты и своим, и евреям же. Вы говорите, возражает далее еврей, что между вами есть люди святые, отрекающиеся от всех благ земных, но таких один на тысячу или десять тысяч человек, а прочие погружены в житейскую грязь; даже ваши священники и епископы, обрекающие себя на безбрачие, предаются разврату, чего не найдете среди еврейского духовенства. С большею еще легкостью еврей оперирует в догматическом споре. Неужели, восклицает он, великому, непостижимому Творцу Вселенной понадобилось войти в чрево женщины, родиться, затем умереть, чтобы принести людям спасение? Что означает крик Иисуса на кресте: «Боже, зачем ты оставил меня?» Не к себе ли он взывал, раз он сам Бог? Если он явился для искупления греха Адама и Евы, зачем ждал он четыре тысячи лет? Ведь явись он раньше, он осчастливил бы сотни поколений, спасая их от адских мук за грех прародителей. Вы утверждаете, что евреи страдают, рассеянные по всему свету, за то, что их предки предали Иисуса мукам распятия. Но вы же верите, что Иисус сам сошел на землю, с тем чтобы претерпеть муки и смерть ради спасения человечества, — следовательно, ваши предки только помогли ему осуществить его волю, или же он, как Бог, внушил им такой образ действия. Разве за это благое дело их потомки должны страдать? Диалог кончается так: «Нашу Тору сравнивают с огнем, а у вас вода крещения, но ваша вода никогда не потушит нашего огня».
Сыну Иосифа Кимхи, Давиду, приходилось не раз лично вести диспуты с христианами. Отголоски этих споров слышатся в его комментариях к Псалмам и в особой апологии («Tešubat ha’Radak»). Между прочим, он указывает, что ссылки апостолов и отцов церкви на библейских пророков не подтверждают мессианства Иисуса, который не имеет ни одного из пророческих признаков Мессии: он является «сыном Давида» только со стороны матери, если даже верить евангельскому родословию; он не собрал рассеянного Израиля со всех концов земли и не восстановил Иерусалим; он не водворил мира на земле, ибо войны продолжаются и люди не превратили мечей в плуги.
Устная и письменная полемика особенно усилилась в XIII веке, когда появились миссионеры из ордена доминиканцев или «братьев-проповедников» (fratres praedicatores), которые навязывали евреям диспуты по вопросам веры. То в частной беседе между монахом и раввином, то в синагоге, куда миссионер-доминиканец иногда врывался со своей проповедью, разгорался вековечный спор двух религий. Многие ученые евреи так изощрились в искусстве диспутации, что считались виртуозами по части словесных турниров. Двое из таких диспутантов по профессии, Натан Оффициал и его сын Иосиф, жившие в Северной Франции в эпоху Людовика Святого, часто имели собеседования с епископами, учеными «якобитами» (доминиканцами) и францисканцами и с королевским духовником. Сохранившийся в рукописи сборник их ответов («Книга Иосифа Ревнителя», Sefer Josef Натекапе) свидетельствует, что собеседования велись с такой свободой и непринужденностью, какие трудно было предполагать в то время возбужденных религиозных страстей. В интимных беседах с церковными сановниками евреи-диспутанты позволяли себе необыкновенно смелые ответы. Многие из ответов поражают своим остроумием. Кто-то задал р. Натану коварный вопрос: почему после разрушения первого храма вавилонское пленение длилось 70 лет, а рассеяние Израиля после разрушения второго храма длится уже больше тысячи лет? Не за то ли, что они отвергли Христа? Натан ответил: «Во время первого храма иудейский народ грешил тем, что поклонялся жалким и скоропреходящим идолам, но в эпоху второго храма он выдвинул из своей среды Иисуса и его апостолов, которые прочно утвердили свою религию во всем мире, и за этот грех он обречен на рассеяние по всему миру до сих пор». Один священник спросил: почему у вас, евреев, нет колокольного звона в синагогах?
