Еврей повел его на рынок, и они услышали выкрики торговцев дешевой рыбой, зазывавших публику в свои лавочки. Затем они подошли к тому ряду, где продаются высшие сорта рыбы, и там никаких зазываний не было. «Вот видишь, — сказал еврей, — владельцы хорошего товара не зазывают к себе, ибо сам товар говорит за себя, поэтому у нас нет колокольного звона». Канцлер Парижского университета спросил раввина: почему Моисеев закон установил строгую изоляцию для лиц, прикоснувшихся к трупу? Тот ответил: «Потому что Бог предвидел, что позже появятся люди, которые прославят Иисуса за то, что он принял на себя смерть; поэтому он установил законы, напоминающие, что прикосновение к мертвецу оскверняет». Какой-то священник спросил: почему Бог открылся Моисею в кустарнике (неопалимая купина), а не под другим деревом? «Потому что, — последовал ответ, — из кустарника нельзя сделать крест». Еврейские оппоненты не щадили и национального самолюбия своих собеседников. На довод о порабощении евреев чужими народами по воле Бога Натан ответил: «Вы не носите ига чужого народа, и ни одна палка не бьет вас по спине, но вы сами — бьющая палка. Ваше орудие — меч, ваша профессия — кровавая война».

Нет сомнения, что доводы еврейских диспутантов смущали, а нередко возмущали христиан. Мирные религиозные собеседования кончались резкими возражениями с одной стороны, а иногда и «бьющими доказательствами», как в рассказанном выше случае с рыцарем, который избил раввина в монастыре. Людовик Святой, как мы видели, одобрил последний исход диспута и выразил желание, чтобы с евреями спорили о делах веры только ученые богословы, а не миряне. Здесь король имел, вероятно, в виду буллу папы Григория IX от 1233 года, которой христианам вообще запрещалось пускаться в споры с евреями о делах веры, так как при этих диспутах простодушные католики могут запутаться в сетях неверия. Между тем католическое духовенство, не имея успеха в частных диспутах с евреями, стало доискиваться того арсенала, откуда эти «враги Христовы» берут свое оружие. Многие ученые монахи из доминиканского ордена знали еврейский язык и при помощи своих товарищей из крещеных евреев могли добраться до чтения трудного текста Талмуда. Здесь-то и стали искать корень антихристианских идей, а перебежчики из еврейского лагеря предложили свои услуги церковным сыщикам. Был затеян процесс против Талмуда.

В 1239 году монах-доминиканец Николай Донен (Donin), крещеный еврей из Ла-Рошеля, желая доказать свое рвение к делам церкви, подал покровителю инквизиции папе Григорию IX донос, в котором утверждал, что в Талмуде содержатся выражения, оскорбительные для Христа и христиан, и вообще безнравственные мнения. Папа поручил епископам Испании, Франции и Англии и приорам доминиканского ордена в Париже забрать у евреев книги Талмуда и расследовать, сколько правды в доносе Донена. Розыск начался в Париже. У местных евреев отобрали книги Талмуда, а раввинов призвали для объяснений. Была назначена комиссия для выслушания обвинителя Донена и возражений раввинов. К участию в диспуте со стороны евреев явились рабби Иехиель из Парижа, р. Моисей из Куси и еще двое раввинов. 12 июня 1240 г. в Париже открылся публичный диспут в присутствии высших чинов двора и духовенства. Комиссия, в состав которой вошли парижский архиепископ, канцлер университета и один из членов «святой инквизиции», представила длинный обвинительный акт против Талмуда, выработанный при участии доносчика Донена и состоявший из 35 пунктов. Главные пункты обвинения заключались в том, что Талмуд содержит оскорбительные для Иисуса Христа выражения, вроде того, что он незаконный сын Марии и некоего Бен-Сотады, что за свое отступничество от иудейской веры он осужден на вечные муки в аду. Далее Талмуд будто бы содержит враждебные христианам изречения: дозволяется убивать «гоим» и обманывать их, смеяться над их «идолами» или иконами, проклинать их в молитвах; наконец, в Талмуде имеются выражения богохульные и противные нравственности, а также глупости и курьезы.

Все эти обвинения были построены на основании цитат из агадической части Талмуда, где среди многочисленных легенд и афоризмов сохранялись следы народного суеверия и вражды к гонителям-иноверцам. Рационалист из школы Маймонида сразу устранил бы такие упреки заявлением, что за эту вольную письменность Агады еврейская религия не отвечает, как не отвечает христианство за все писания отцов церкви и составителей житий святых, где суеверия и религиозной нетерпимости не меньше, чем в талмудической Агаде. Но парижский раввин Иехиель и его товарищи из школы тосафистов, принимавшие без критики всю легендарную письменность, оказались в затруднительном положении. Рабби Иехиель кое-как выпутался из затруднения, объявив некоторые выражения не относящимися к христианству, но он не пытался объяснять поэтические сказания, в которых обвинители усматривали богохульство (например, что Бог ежедневно плачет о том, что Он разрушил иерусалимский храм и рассеял евреев по свету, и т.п.). По поводу обидных для «гоим» талмудических выражений р. Иехиель привел противоположные максимы того же Талмуда, обязывающие заботиться о бедных и больных без различия исповедания, рекомендующие приветствовать нееврея при встрече и т.п. «Ты знаешь, — говорил он, обращаясь к обвинителю Донену, — как мы преданы нашему закону, сколько наших было убито, потоплено, сожжено, удавлено за нашу веру, и тем не менее мы поддерживаем с христианами те сношения, которые Талмуд запретил нам с язычниками. Талмуд говорит, например: «Три дня перед идами (праздниками) гоев нельзя иметь с ними никаких сношений», — а вот пройдись по еврейской улице и увидишь, как евреи делают дела с христианами даже в самые дни христианских праздников. Мы вступаем с ними в товарищество по торговым делам, поручаем своих детей их кормилицам, обучаем христиан Торе, ибо есть много священников, знающих еврейский язык». В том же духе отвечали товарищи Иехиеля на диспуте. Монахи же в протоколе заседаний записали, что раввины «признали» многие странные места Талмуда, то есть не отрицали, что они там имеются. Отсюда сделано было заключение, что Талмуд есть книга богохульная и вредная, подлежащая уничтожению. Комиссия духовных отцов постановила сжечь все собранные списки многотомного Талмуда.

Встревоженные решением парижской комиссии, евреи стали усиленно хлопотать перед высшими властями об его отмене или, по крайней мере, отсрочке исполнения. Современный монах-доминиканец рассказывает, что парижские евреи поднесли большую сумму денег одному придворному прелату и умоляли его спасти их книги от костра. Подкупленный прелат склонил короля к отмене решения комиссии, евреи получили обратно конфискованные книги и возрадовались, но напрасно: через год тот же прелат, явившись на аудиенцию к королю, вдруг почувствовал боль во внутренностях и тут же упал на пол мертвый; король увидел в этом кару за грех своего духовника, пощадившего еврейские книги, и приказал