– Да.

– Он был старым человеком.

– Сто два года.

– Стресс от съемок, а потом и то, что он зацепился за скатерть и опрокинул бокалы. Должно быть, потому и не выдержал. Наверняка все это его очень расстроило.

Ричард задумался. К такому же выводу пришла и девушка-медик, что, по сути, сводилось к следующему: «Старику было сто два года, и он перенервничал, чего вы ожидали-то?» Ричард покачал головой.

– Нет, – тихо произнес он.

– Нет? Что нет?

– Корбо не нервничал и не расстраивался. Я беседовал с ним накануне, и происходящее он считал чепухой: мол, разоделись люди и столько о себе думают.

– Но это же было до того, как он опрокинул все на столе, верно? – Валери его слова не убедили.

– И после, – продолжил Ричард, вспоминая сцену в подробностях. – Он выпутался из скатерти, подошел ко мне и улыбнулся…

– Нервозно, видимо. От стыда.

– Нет. Нет, вовсе не так, скорее, с озорством…

– Ричард, я не понимаю.

Он повернулся и серьезно посмотрел Валери в глаза, неуверенный, кого он пытается убедить, ее или себя.

– Думаю, он считал все это глупостью.

– Он испортил стол намеренно? – Валери считала, что разговор зашел слишком далеко.

– Этого я не говорю. Лишь то, что происходившее было для старика неважно. Мол, зачем горевать о пролитом молоке и все такое. Ну, в нашем случае – о поддельном вине, парочке пластмассовых профитролей и чаш. Да он мне даже подмигнул! Не думаю, что он хоть сколько-то нервничал.

Валери на мгновение задумалась, затем взяла Ричарда за запястья обеими руками и сжала так, словно пыталась не дать ему навредить себе.

– Ричард, – ее тон стал по-матерински заботливым, – звучит как очередная твоя сумасбродная погоня за тенью.

Независимо от того, насколько ты компанейский человек, или насколько ты уверен в себе, или, как Ричард, не располагаешь ни тем, ни другим качеством, в жизни бывают моменты, когда что-то обрушивается на тебя целым цунами унижения. Огромная волна несправедливости лупит прямо в лоб, сшибая тебя с оси и напрочь лишая дара речи. Ричард не мог вымолвить ни слова, он едва не задохнулся от подобного обвинения. В конце концов он просто взял и заскулил, как маленькая собачонка, которую по ошибке отругали за проступок другого пса. Сумасбродная погоня за тенью?! Какова наглость!

– Итак, – Валери либо проигнорировала, либо не заметила, какой эффект произвели на Ричарда ее слова, – ты уверен, что в этой трагедии больше никто не был заинтересован?

Они начали подниматься по ступенькам к кейтеринговому фургону, что раскладывался во дворе. Ричард, который брел в нескольких шагах позади, был полон решимости оставаться обиженным и угрюмым, но что-то в вопросе Валери прозвучало как вызов его наблюдательности, и он снова мысленно вернулся к событиям этого утра. Каждый буквально играл роль. Тернбулл – задира, Бердетт потерялся в своем образе, Саша – мрачный артхаусный режиссер, Брайан Грейс и Стелла Гонсалес заняты камерой, светом и звуком, Дженнифер Дэвис хладнокровно защищала себя, французский актер, самодовольный Жильбертин пыжился в роли Карема, а историк Аморетт металась за кадром. Все они были похожи на мыльные пузыри, которые болтались сами по себе, но временами отскакивали друг до друга, и Фридман с Сэмюэлом старались следить, чтобы никто не столкнулся слишком сильно и не лопнул.

– Странная они братия, – начал Ричард, чтобы выиграть время. – И, думаю, все они слишком зациклены на себе, чтобы их затронула смерть незнакомого старика, и неважно, как близко к ним она случилась.

– Все они? – загадочно уточнила Валери.

– Ну, я… – Ричард приложил ко лбу ладонь в классическом фарсовом жесте. – Ну конечно! Лионель!

Валери медленно кивнула.

– Когда ты привела ее на площадку, я заметил, что Лионель очень бледна. Списал все на грим и, не знаю, природу ее роли.

– И?

Ричард помолчал, прежде чем очень осторожно продолжить:

– И дело было вовсе не в гриме и роли?

– Верно, Ричард.

Валери остановилась и схватила его за руку. В глазах девушки горело то безумное воодушевление, которое, как Ричард уже знал, предвещало, по крайней мере в ее представлении, начало дела, расследования, приключения. Валери определенно ликовала, даже если по ходу этого кто-то, кого она считала членом семьи, мог оказаться в опасности.

– Что случилось? – Ричард старался говорить спокойно, принимая на себя привычную в их с Валери отношениях роль губки, что впитывает ее чрезмерный энтузиазм.

– Кто-то оставил Лионель послание в гримерке!

Ричарду подумалось, что у Валери вот-вот глаза на лоб вылезут, то есть уровень ее возбуждения уже зашкаливал.

– И, полагаю, послание было не от поклонника?

– Нет!

Валери продолжала смотреть на Ричарда, заглядывая прямо в глаза, словно больше ему ничего и не надо, чтобы присоединиться к ее экстазу.

– Ну и что же там было? – спросил Ричард наконец.

– Угроза! – взвизгнула Валери.

– Мадам д’Орсе!

Он не всегда был столь демонстративен, и Валери притихла, услышав свою фамилию, как ребенок, которого родители вдруг назвали полным именем.

– А теперь успокойся и расскажи, что произошло, пожалуйста.

Валери тепло улыбнулась Ричарду. Да, он не называл ее так с тех пор, как они познакомились, но она понимала: раз уж Ричард добавил к фразе несказанно вежливое «пожалуйста», значит, считал, что зашел слишком далеко.

Она глубоко вздохнула.

– Там было послание, оставленное помадой на зеркале, – прошептала Валери, когда они приблизились к кейтеринговому фургону и к ней вернулось спокойствие. – И значилось там CACHE-CACHE.

– Cache-cache? Прятки? – Ричард нахмурился.

– Ты понимаешь, что это значит? – теперь Валери стала предельно серьезна.

И вновь Ричард тяжело вздохнул, его плечи поникли.

– Значит, тот, кто преследовал Лионель в Париже, явился за ней и сюда.

– Да, именно так, Ричард.

Они оба заметили, что поблизости маячит кто-то третий. Им оказалась Дженнифер Дэвис, все еще в костюме и гриме, держащая в руках пластиковый стаканчик со светло-зеленой жидкостью, от которой поднимался пар, а на ниточке сбоку свисал ярлычок чайного пакетика с изображением фенхеля.

– Просто хотела, чтобы вы знали, месье Эйнсворт… – Дженнифер умолкла, очевидно ожидая от Ричарда некой реакции, о чем он сообразил далеко не сразу.

– О, а-а-а, зовите меня Ричард, пожалуйста, – кивнул он, едва не поклонившись в знак уважения к костюму, ведь беседовал с матерью Наполеона как-никак, – и упустил легкую улыбку Валери, которую вызвал его официоз.

– О Ричард, а вы зовите меня Дженнифер. Я хотела бы, чтобы вы знали: я поговорила с месье Корбо и…

– Вы поговорили с месье Корбо? – не удержалась Валери.

Судя по выражению лица Дженнифер Дэвис, до этого мгновения девушку она в упор не видела.

«Как жесток мир», – подумал Ричард, причем не в первый раз.

– Не напрямую, мадам, – холодно ответила актриса. – Его тело мертво. Я говорила с его духом.

Она умолкла и уставилась вдаль.

– Его дух желает, дабы мы продолжили съемки: теперь он наш ангел-хранитель.

Дженнифер снова устремила взгляд на Ричарда и Валери,