надеялся, ухаживаниям павлина, причем настолько неудачно, чтобы птица не ощутила ни угрозы, ни прилива любви и вернулась с важным видом бродить в темноте. Заклятый враг уставился на Ричарда, склонив голову набок, сбитый с толку неуклюжим танцем живота с размахиванием руками. Затем павлин разразился резким криком, похожим на поток нецензурной брани, снова встряхнул перьями, поскреб землю, развернулся спиной и гордо удалился с видом победителя.

Ричард выждал секунду, затем тихо пробормотал себе под нос:

– О нет, его убили не самолеты. Чудовище убила красота.

Он подозревал, что Кловис оценит отсылку к Кинг-Конгу.

Довольный собой, Ричард поднял фонарик, а потом уронил обратно, услышав, что кто-то окликнул его по имени. Он застыл как вкопанный, пытаясь избавиться от мысли, что на самом деле павлин – очередной очень плотно замаскированный агент Валери и все это было проверкой мужества и реакции под шквальным огнем.

– Ричард? – снова раздался голос.

У него был американский акцент, и следом Ричард различил запах сигарного дыма.

– Чертова птица свалила? – из теней вышел Бен-Гур Фридман, зажженный кончик его сигары мерцал в ночи сигнальным маяком. – И почему эти твари всегда такие злобные? Боже.

Ричард понятия не имел, как много Фридман успел увидеть из последних нескольких минут, но решил, что, может, все-таки пронесет.

– Да, но просто нужно понимать, как с ними обращаться, вот и всё. – Ричард отряхнулся и снова поднял фонарик. – Не знал, что вы всё еще здесь, мистер Фридман.

– Зовите меня Бен. – Продюсер затянулся сигарой, оранжевый огонек разгорелся ярче. – Знаете, что говорят о капитане корабля, Ричард? Что он должен пойти ко дну со своей командой.

Речь звучала немного невнятно, и сам Фридман был мрачнее тучи.

– Неужто корабль идет ко дну, Бен?

Продюсер тяжело вздохнул.

– Не могу сказать точно. Но нас выгнали из Парижа, а сегодня умер этот старик… Парни с деньгами там, дома, начинают нервничать. Знаете, что один сказал мне сегодня?

– Нет, что?

– Водный мир, Ричард. Он сказал: водный мир. Господи Боже. Да он выбил Костнера на двадцать лет.

Ричард мало что знал об этом фильме, он вышел, как Ричард любил говорить, «после его эпохи». Но понимал, куда клонит Фридман. Если в производстве фильма хотя бы повеет проблемами, он станет легкой добычей для стервятников и вряд ли от этого оправится. Что светит и этому фильму.

– Все настолько плохо? – мягко спросил Ричард.

– Они, похоже, так думают. – Фридман извлек из внутреннего кармана плоскую фляжку и протянул ее Ричарду. – Хлебните-ка, хоть вы и на службе.

Ричард взял фляжку, после инцидента с павлином его нервы все еще были несколько истрепаны. Он ожидал резкий вкус бурбона, но вместо этого получил согревающий коньяк высочайшего качества. После скромного глотка Ричарда к фляжке от души приложился сам Фридман и закрутил крышку.

– Мне нужна эта картина, Ричард. Нужна. Это мой последний шанс. У меня нет выдержки Костнера. Если фильм не будет закончен или провалится в прокате… мне конец. – Фридман снова затянулся сигарой. – Я всегда хотел снять историчку. Настоящий голливудский фильм старой школы, как делали мои дед и отец. Чтоб никакой компьютерной графики, только великие звезды и отличный сценарий.

Продюсер выдохнул дым, заполняя паузу.

– А вместо этого, – медленно произнес он, – я стою во главе сумасшедшего дома и пытаюсь не дать своим актерам порвать друг друга на части.

– Неужели режиссер вам не поможет?

– Саша? Казалось бы, да? – Фридман снова открыл фляжку, приложился к горлышку, затем передал ее Ричарду. – Заметил, что она не разговаривает с оператором? Или, скорее, это он почти с ней не говорит.

Ричард не заметил.

– Брайан Грейс?

– Ага. Гений, без сомнения. Никто не делает кадр лучше Брайана, никто. Вот почему он получает столько наград. – Фридман помолчал. – А еще я дал ему его первую работу в качестве режиссера. Видел фильм «Романтики на тротуаре»? – Он хмыкнул. – Нет, конечно. Никто не видел. Пленку зарыли поглубже с ядерными отходами. Брайан – художник, но не режиссер.

– Он хотел стать режиссером и здесь?

– Ага. И очень расстроился, когда не вышло. Но Саша написала сценарий. Это ее проект, и в поисках инвесторов Саша утверждала, что она должна стать именно режиссером.

– Звучит весьма справедливо. – Ричард очень надеялся, что вспомнит обо всем этом утром.

– Справедливо? Может быть. Но она из этих богемных режиссеров, настоящая европейка, понимаешь, о чем я? Без обид. В реальной жизни между персонажами: Наполеоном, Талейраном и Марией – были напряжение, ревность, недоверие, правильно?

– Наверное, да.

– Вот она и хочет, чтобы актеры все это чувствовали по-настоящему.

– А это рабочая тактика? Хорошо выходит?

– Хорошо выйдет, Ричард, если фильм будет закончен, а я – тот несчастный клей, на котором все это должно держаться. – Продюсер опустошил фляжку. – Пойдем возьмем еще.

Он осторожно зашагал по гравию, – возможно, стараясь скрыть степень своего опьянения, – и в свете огней по внутреннему двору растеклась его огромная тень. Ричард сомневался, что работа ночного сторожа включала в себя распитие алкоголя с продюсером, но поскольку – по крайней мере, номинально – он был совладельцем пока еще безымянного детективного агентства, которое они с Валери основали, в его обязанности определенно входил сбор сплетен и слухов.

Ричард проследовал за Фридманом по садовым ступенькам в заднюю часть замка, к открытым французским дверям, которые вели в комнату, откуда наружу лился бледный свет.

– Не знал, что кто-то остановился в самом замке, – произнес Ричард, стараясь говорить непринужденно и не угнетать мрачного Фридмана еще больше.

Продюсер, спотыкаясь, перешагнул порог и немного помедлил, чтобы восстановить равновесие. Затем он быстро вернулся, сжимая за горлышко красивую бутылку коньяка. В таком свете Ричард с трудом разобрал одно лишь название: Frapin Millésime – стоимостью около двухсот евро за бутылку. Ричард сглотнул, смакуя послевкусие, оставшееся на языке.

– Официально я живу не здесь, а в своем трейлере, как все остальные, но договорился с Аморетт, – пояснил Фридман. – Здесь были личные покои Доротеи фон Бирон, принцессы Курляндской. И любовницы Талейрана.

– А вы разбираетесь в истории, – ободряюще похвалил его Ричард.

– Она была содержанкой, куртизанкой. Не только при Талейране, но и при других влиятельных, богатых мужчинах. – Фридман вздохнул. – Прекрасно понимаю ее чувства. Черт, забыл стаканы.

На мгновение Ричарду показалось, будто продюсер вот-вот начнет хлестать коньяк прямиком из бутылки.

– Вот, подержи, – буркнул Фридман и снова скрылся за дверями.

– Значит, вы не захотели оставаться с актерами и командой? – поинтересовался Ричард, когда продюсер вернулся в сад.

Фридман тяжело опустился на низкую кирпичную стену и затянулся сигарой.

– Да. Я пасу их, как овчарка, днем, и, если я действительно нужен, решаю вопросы. Но мне нужно и личное время. Даже капитану иногда приходится запереться в своей каюте.

У Ричарда сложилось отчетливое впечатление, что Фридман – депрессивный пьяница, склонный костерить мир, пока этот самый мир не видит. Ричард отнесся