похлопала по месту рядом с собой, и я быстро подошел к ней. Я не знал, чего я искал — может быть, немного материнского тепла? Мне было все равно; наконец-то один из моих родителей проявил ко мне привязанность. Я лег рядом с ней, и когда она обняла меня, я почувствовал тепло и тоску.

Я никогда еще не спал так спокойно. Мое настроение улучшилось, в школе было не так плохо. Я думаю, именно тогда Лиам Кинг обратил на меня внимание.

Несмотря на его постоянные издевательства, мне было наплевать. Его слова носили временный характер; обратный отсчет перед оставшейся частью нашей жизни проходил над нашими головами. Он больше не мог мучить меня, как раньше, потому что теперь мне было за что держаться.

Я уверен, что именно поэтому он сорвался. Ему нужно было, чтобы я подчинился ему. Он хотел доказать, что его семья по-прежнему главная. Моя семья много лет зависела от успеха "Кингов", потому что наши акции были привязаны к ним. Мой отец изменил это, и с наступлением новой эры он был уверен, что превзойдет их, а это означало, что однажды Лиам Кинг преклонится перед моим именем.

Это первое избиение было самым страшным. Я был брошен в новый мир, частью которого я никогда не хотел быть. Таким людям, как я, не суждено было познать боль. Я никогда не ломал кости, у меня не было кариеса, и у меня редко болел живот.

Школе пришлось позвонить моему отцу, чтобы они могли забрать меня, потому что я не мог ходить. Я был так напуган, что от меня пахло собственной мочой. Именно тогда я узнал, насколько слабым и хрупким было мое тело.

Вскоре после этого Лиам прозвал меня “Бесенком”.

Мой отец был в ярости, но не из-за меня. Он злился, что я позволил “этому маленькому засранцу” издеваться над собой. Мне нужно было научиться быть мужественным, и он отвел меня в мою комнату и оставил в покое. Интересно, приходилось ли моему отцу когда-нибудь проявлять мужество? Как он мог так легко давать мне советы в том, чего сам никогда не делал?

Слугам было приказано не относиться ко мне снисходительно и не жалеть меня. Мне было больно, и никому не было до этого дела. Я продолжал хватать ртом воздух, а все вокруг продолжали жить так, словно это ничего не значило. Ушибленные ребра — это было ужасно. К ночи моя подушка промокла от моих слез.

Я был жалок.

Я испытывал отвращение к самому себе.

Я был слаб.

Затем дверь открылась, и я понадеялся, что моя мать также не отстранилась от меня. Облегчение разлилось по моим венам, когда она подошла ко мне. Она легла на кровать рядом со мной и обняла меня.

Я ничего не мог с собой поделать и начал плакать. Я был таким слабаком, но это чувство было новым для меня, и я хотел погреться в нем.

— Что случилось? — спросила моя мама, полная беспокойства.

— Н-ничего, — прошипел я, потому что боялся, что если она узнает правду, то назовет меня слабаком, как папа.

— Мой бедный малыш. — Ее слова были успокаивающими, наполненными материнской любовью, по крайней мере, мне так показалось.

Мои глаза начали подрагивать от усталости, но они открылись в тот момент, когда я почувствовал, как теплые губы целуют мой висок, так нежно, что я подумал, что мне это приснилось. Мамины губы прошлись по моему виску, по щекам, к подбородку, и мне стало не по себе.

Это была новая территория для нас.

Мы обнимались только ночью. Она рассказывала мне истории о своей молодости, сплетничала о других семьях, но никогда не целовала меня на ночь.

— Все болит? — прошептала она тоном, которого я никогда от нее не слышал.

Что-то шевельнулось у меня в животе; это было нехорошо, потому что мне было холодно, а одеяло и ее объятия ни черта не делали, чтобы согреть меня.

— Я в порядке, — солгал я.

Теперь все, чего я хотел, это спать. Я уверен, что просто устал и испытывал слишком сильную боль, и не было никаких причин для паники.

Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться, когда одна из маминых рук обвилась вокруг моей талии. Поскольку одна из служанок перевязала мне ребра, я был в одних боксерах. Несмотря на то, что ее руки были нежными и гладкими, ее прикосновение ощущалось как наждачная бумага на моей коже.

— Я заставлю тебя почувствовать себя лучше, — прохрипела она.

Моя голова повернулась в ее сторону, но она больше не смотрела на меня. Ее пристальный взгляд переместился туда, где ее рука пробиралась вниз по моей тазовой кости.

Лишь от одного этого воспоминания меня затошнило. У меня в животе не было ничего, что можно было даже вырвать, но мое тело все еще пыталось. Как будто это исправит всю эту хреновую ситуацию.

За одну ночь она превратилась из Матери в чертову Хильду, и я научился тосковать по боли, потому что это избавляло меня от ощущения того, что она делала со мной. Если мне было больно, это разбавляло то гребаное удовольствие, которое она мне доставляла.

Когда я убедил своего отца отослать меня, я почувствовал себя свободным, как будто я наконец-то мог быть собой, за исключением того, что она всегда была там, в глубине моего сознания. Она забрала все мои первые хорошие воспоминания и запятнала их.

А теперь я был так испорчен, что не мог жить без боли. Это стало моим любимым переключателем. Вот почему я приветствовал побои, которые Лиам наносил мне, потому что они заставляли меня чувствовать облегчение, впрочем, я также ненавидел их, потому что именно тогда Хильда стремилась прийти и утешить меня.

ГЛАВА 6

Новость о предстоящей вечеринке распространялась по дому Штильцхенов подобно лесному пожару. Прошло так много времени с тех пор, как Орден собирался в поместье. Было довольно волнующе видеть, как весь персонал, включая меня, с нетерпением ждал этого события. Мы были как дети, которым отказали в ласке. Видеть других людей, даже, если это означало целовать им ноги, было чем-то, чего можно было ждать с нетерпением.

Мой желудок скрутило, и я подумала, не превращаюсь ли я медленно в своих родителей. Неужели школа начала забивать мою голову невозможными идеями? Независимо от того, как сильно я хотела или старалась, я никогда не смогла бы быть такой, как все остальные. Я хотела