Шрифт:
Закладка:
«Нет, мама», – ответил он.
Он называл ее мамой, только когда хотел сделать ей больно.
«Никакая это не зависимость, – сказала Гарриет. – Это свобода. Это самовыражение».
«Стремление к свободе, вот что это такое, предлог, чтобы не заковывать себя в цепи супружества», – подумала она.
И сказала: «Ты не обязан жениться на этой девушке. Не обязательно изобретать предлог, чтобы отвертеться. Ты не обязан падать перед ней ниц со словами: “Прости, но у меня сексуальная зависимость”. Это поистине нелепо. Дорогуша, неужели ты сам этого не видишь? Мой дорогой мальчик. Джо. Джозеф. Любовь моя. Просто поговори со мной. Пожалуйста. Чем я это заслужила? Ты для меня всегда был на первом месте, разве не так? Разве не так?»
Она добьется, чтобы у него отобрали лицензию. У этого американца. Существует профессиональная ассоциация, и она добьется, чтобы его оттуда исключили. Она его засудит. Деньги – вот что понимают американцы. Ей известно, где он живет. Берегись, Барток! Я до тебя доберусь. Я. Гарриет Сэнгстер. По-твоему, я пустое место? Я тебя уничтожу. Увидимся в аду, в который ты меня поверг!
Долго это не продлилось. Всего несколько дней, а потом она почувствовала себя слабой и беспомощной. Что она может? Разве она сумеет хотя бы пожаловаться на этого Бартока? Придется держать все в себе, ведь ей не под силу даже произнести это мерзейшее из слов. Она сгорит со стыда. Это ее убьет. Месть невозможна.
Джозеф уехал погостить к отцу, что казалось последним оскорблением, пока он не сообщил, что откликнулся на вакансию в Эдинбурге. Один телефонный звонок в неделю. Вот и все, что ей будет дозволено. Границы, мама. Гарриет все глубже падала в пропасть. Дни в постели, негромкий безответный стук Анисы в дверь; недоеденный гренок; недочитанная, брошенная книга; ощипанный и растертый в пальцах крокус.
Вода ледяная. Пора выйти из ступора. Сейчас он наверняка уже в обратном поезде в Лондон. Но он настоял на том, чтобы провести день с Ясмин, прежде чем ей, давшей ему жизнь, будет позволено его увидеть.
«Что она знает? Что известно Ясмин?»
«Я расскажу ей, мама. Но не раньше, чем буду готов».
Он снова употребил это слово. Мама. Понимает ли он, сколько боли оно ей причиняет? Гарриет приложила все усилия, чтобы не походить на свою мать. Она любила свое дитя, по-прежнему любит его всем сердцем, всем своим существом. В то время как ее мать была не просто отстраненной. Она была жестока. Любила только Гектора. Жалела, что Гарриет не умерла вместо него. И прямо так и сказала – всего однажды, но сказала. «Я хотела сына, а не дочь».
«Мама говорила не всерьез, – сказал папочка. – Она просто сердится».
«Тогда почему она так сказала?» – рыдала Гарриет.
После того как Джозеф вызвал ее на разговор, она поначалу обливалась слезами – но только не при нем. Нельзя, чтобы он увидел или услышал. Она была осторожна. Как всегда, оберегала его. Скрывала свою ярость от окружающих. Это было несложно. Всеобщее внимание занимала больная малышка. Разумеется, все чувствовали, что творится что-то неладное. Бедняжка Розалита в глубоком расстройстве помирилась с Анисой и практически погрузилась в траур. Нужно постараться вести себя как обычно, пока Розалита не позвала гробовщика. Или, еще хуже, священника.
Гарриет дрожа вылезает из ванны и кутается в чистое белое полотенце.
Летний домик
Дверь в летний домик была заперта на висячий замок. Ясмин оглянулась с веранды на дом за пронизанным иглами дождя садом. Дом казался эфемерным – торопливым наброском за пастельными разводами сирени и гамамелиса, бронзовыми зарослями цветущей айвы. Здесь каменная дорожка заросла крапивой и чертополохом. Над головой шелестел клен. Пролески, длинношеие и утомленные, скучились вокруг веранды. Час назад они пережили шквальный ливень.
Наверное, ключ есть у Розалиты. Но она может поинтересоваться, зачем он понадобился Ясмин. Никто не ходит в этот летний домик из мягкого желтого кирпича, крытый кедровым гонтом, который уже начинал осыпаться и коробиться. Через окно Ясмин разглядела пару деревянных шезлонгов, банкетку, кухоньку с нижними полками, полузадернутыми шторками в цветочек. И стол, на котором стояли чайник, чашки и блюдца, словно какое-то давнишнее происшествие помешало чаепитию.
Они с Джо договаривались встретиться на пустоши. Его поезд из Берик-апон-Туида прибывал на Кингс-Кросс около полудня, и со станции Джо должен был отправиться прямиком сюда. Вчера прогноз погоды обещал солнце, в худшем случае кратковременный дождь.
Теперь придется вернуться в дом и попросить у Розалиты ключ, чтобы освоиться в домике до появления Джо. Розалита не станет задавать вопросов – все ее внимание приковано к Гарриет.
«Что стряслось с Гарриет?» – спросила Ясмин у Джо по телефону. Не могла же она так расклеиться только из-за того, что он рассказал ей про свою психотерапию. Гарриет наверняка уже от этого оправилась, убеждала она себя. Как бы Джо ни раскритиковал ее родительские навыки, не могла же она настолько расстроиться. Гарриет сама говорила: всех собак вечно вешают на мать.
«У нее все нормально», – ответил Джо.
«Она напилась в два часа дня. Она круглые сутки ходит в домашнем халате. Она закрывается в спальне и плачет».
«Не волнуйся, – сказал он. – С ней все в порядке».
«Она не ест. Она не причесывается. Она не произносит фраз длиннее пяти слов».
«Я не могу обсуждать это по телефону».
«Значит, все-таки есть что-то еще. Просто скажи мне: она больна?»
«Нет, – ответил он, – ничего подобного. Ты поймешь, когда… Слушай, давай встретимся на пустоши. Я все объясню, но по телефону это слишком сложно. На пустоши или где-нибудь еще, только не дома».
«Джо, – спросила она, – это из-за того, что ты поехал к отцу?»
«Если пойдет дождь, – сказал он, – найдем другое место. Подальше от чужих ушей».
«Завтра солнечно, – сказала она. – Таков прогноз».
«Но если пойдет дождь».
«Ладно».
«Завтра мне нужно будет кое-что тебе сказать».
«Мне тоже». Причин откладывать больше нет. В общем-то, веских причин никогда и не было. И она даже рада – еще как рада! – что Пеппердайн ее прогнал, потому что он тут совершенно ни при чем. Пеппердайн оказал ей услугу. Он был не один. С женщиной. Вот и хорошо, потому что все встало на свои места. Это касается только их двоих – Ясмин и Джо.
«Разговор довольно серьезный».
«У меня к тебе тоже».
«Если пойдет дождь…»
«Подальше от чужих ушей. Я поняла. Встретимся в летнем домике».
Ясмин оставила дверь открытой, чтобы проветрить. С усилием проворачивая ключ в замочной скважине, она перепачкала руки в масле и ржавчине, а вставляя запор на место, порезала большой палец. Пол был покрыт густым слоем пыли и мышиным пометом, на кровельных балках – заросли паутины. Заглянув в окно, она не рассмотрела, насколько здесь грязно. Вода, капающая с ее куртки, превращала грязь в слякоть.
Это не может закончиться здесь.
Но должно.
«Увидимся через пятнадцать минут», – написал он.
Это было десять минут назад.
Ясмин сняла куртку и, бросив ее на один из шезлонгов, в ожидании села за стол, сервированный тонким фарфором, покрытым въевшейся грязью. Затем пососала кровоточащий палец.
Он кинул рюкзак на ее куртку и наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб:
– Как поживает Коко?
– Снова берет грудь. Набирает вес. Приносит радость, как ты и говорил.
– Слава богу.
Волосы Джо потемнели от дождя. Он был одет в расстегнутую темно-синюю толстовку поверх белой футболки. Нижняя часть футболки была сухой. Черные круги под глазами. Он выглядел так, словно не спал несколько дней.
– На тебе лица нет. Напряжно было?
– Знаешь, что самое странное? Нил отрастил бороду. Вот
