– Она умрет, – сказал он.

Ла-Ла и Ма перестали вязать. Ясмин даже не замечала, как громко стучали спицы, пока они не замерли.

– Нет, – сказала Ясмин. – Она поправится.

Она сверкнула взглядом на Бабу, но тот молча возился с клубками пряжи.

– Верно, – сказала Ла-Ла. – Верно ведь, Шаокат? – В последние пару дней она перестала прыгать и скакать, почти не разговаривала и лихорадочно вязала.

– Безусловно, – ответил Баба, продолжая наматывать пряжу. – Вы правы.

Баба спасет Коко, а Ма вернется домой. Ясмин твердила себе это снова и снова. Последние несколько месяцев исчезнут во мраке забвения, потому что никто из них никогда не будет о них упоминать, потому что, к счастью, такова их семья. Сейчас кажется, что Баба сдался, но это не так. Он ни за что не отступит перед самым важным клиническим случаем в своей жизни.

– Аллах не обременяет душу сверх того, что она может вынести. – Ма говорила с горячностью, которую обычно приберегала для цитирования сур Корана, ученых богословов или имама Сиддика. – Господь не заберет нашу Коко Таллулу, потому что мы не вынесем. И мой муж не допустит. – Если у Анисы и была хоть тень сомнения, то она хорошо ее скрывала. Ма уповала на Аллаха и безоглядно верила в своего мужа.

Ариф отнял лицо от ладоней и посмотрел на Шаоката, но тот не ответил на его взгляд. Когда Баба приехал в больницу, Ариф бросился ему на шею и заплакал. Люси хотела, чтобы он находился рядом с Коко, почти так же сильно, как быть с малышкой самой. Баба не извинился за свое поведение. Он собирался сделать кое-что получше – спасти жизнь их дочери. Но он не спас ее и теперь не мог смотреть сыну в глаза.

Ма встала и поцеловала Арифа в макушку.

– Я пойду на намаз. Мы помолимся вместе, нет? – Она протянула Ясмин руку.

Ясмин взяла ладонь Ма, но осталась сидеть. Несколько раз она сопровождала Ма в многоконфессиональную молельню, но чем больше старалась исполнять обряд, тем меньше в нем было смысла. Из-за всех этих условностей, ритуалов и правил молитва казалась неискренней.

– Иди, – сказала она. – Я помолюсь по-своему.

Она проводила мать взглядом. По крайней мере, Ма, похоже, начисто забыла про свою особенную подругу. Что бы произошло, если бы Вспышка не отправилась со своей постановкой на гастроли по Нидерландам, Испании и Дании? Если бы изо дня в день заявлялась в больницу вместе с Ма? Только представить, какой ужас… О нет, не представляй!

Ла-Ла снова принялась за вязание.

Ариф пересел к Ясмин. Он выглядел осунувшимся и растерянным, подбородок и щеки заросли густой щетиной. Раньше, когда Ариф пытался отпустить бороду, она росла жидкой, отчего он казался еще моложе. Теперь он больше не выглядел молодым. За неделю он постарел на десять лет.

– Я не могу молиться, – сказал он. – Пытался, но не могу.

– Ничего страшного, – сказала Ясмин.

– Точно? Дело в том… – На несколько секунд его заворожило щелканье спиц Ла-Ла. – Дело в том, что я стопудово мусульманин. Но не особо верю в Бога. А ты? Ну, то есть я знаю, что ты молилась с мамой и все такое, так что…

Ясмин поразмыслила.

– А я, кажется, да, – ответила она. – Возможно.

– Ты ближе к Аллаху, чем я.

Она покачала головой:

– Нет. Стопудово нет.

– Готово. – Баба наконец отложил сумки с пряжей. – Много распутывания, но теперь дело сделано. – Он хлопнул в ладоши. – Эта задача прояснила мне мысли, и кое-что представилось мне очевидным. – Он провел языком по губам. – Я должен поехать домой и отдохнуть. От усталого мозга никому нет пользы. – Он встал и, по обыкновению отвесив легкий церемонный поклон, пошел прочь.

– Баба! – Ясмин вскочила, чтобы побежать за ним, но Ариф удержал ее за руку.

– Он прав. Пусть идет.

Седьмой день

На седьмой день в Моттингэмской больнице Баба вернулся в бой. Он прибыл в своем лучшем костюме и при галстуке и стал непрерывно ходить туда-сюда по коридору. Его туфли громко скрипели на кафельном полу.

– У малышки шелушатся ладони, – сказал он Ясмин. – На что это указывает?

– Экзема? Псориаз?

– Ни в коем случае. Ладони не опухли, но кое о чем нам говорят. О чем?

– Не знаю.

Ну же, Баба, давай!

Они ходили два часа и заново перебрали все версии – без толку. Ничего не добились.

– Баба, – сказала Ясмин. – Мне надо посидеть.

– Иди, – ответил он. – Я погуляю.

Он вспотел. Его лучший костюм был сшит из такой плотной ткани, что, вероятно, мог стоять сам по себе.

– Посиди со мной. Ты опять себя изводишь. Продолжить можно и сидя. – Ясмин думала, что Баба не согласится, но он кивнул и размашисто зашагал в зону ожидания.

Все забросили вязание: Ма перебирала четки, Джанин впала в ступор, Ла-Ла без конца сплетала и расплетала пальцы. Шаокат извлек из недр слишком длинного пиджака платок и промокнул лицо.

– Начнем сначала еще раз?

– Нет, – нахмурился он. – Нужно зайти с другой стороны.

Ясмин все ждала и ждала, но Баба погрузился в молчание. Она подождала еще. Он думает. Не мешай ему думать.

Вернувшись на работу, она извинилась перед Пеппердайном. Он был прав, когда сказал, чтобы она перестала вести себя как ребенок. Она вела себя безрассудно. После всего этого она исправится. Только бы Коко выжила. Я усвоила урок. Я раскаиваюсь и впредь до конца жизни буду смиренной.

Но разве смиренно думать, будто все из-за тебя?

– Нет, – сказала она вслух. – Нет, не смиренно.

– Не понимаю, – сказал Баба.

Она уставилась на него и испугалась: Баба не размышлял, а просто оцепенел.

– Посмотри на эти фотографии Коко. – Им обоим необходимо встряхнуться и вспомнить, что поставлено на карту.

Баба со вздохом надел очки. Ясмин подвинулась, пересев на пластиковое сиденье рядом с ним. Зона ожидания – пластиковые сиденья, пластиковые папоротники в пластиковых горшках, ковер в пятнах чая, вытертый ногами беспокойно расхаживающих родственников, немой размытый телеэкран, грязные зарешеченные окна – была создана, чтобы убивать надежды. Но Ясмин не могла позволить себе отчаяться. Ма, Джанин и Ла-Ла, рядком сидевшие напротив, безучастно смотрели перед собой. Нельзя допустить, чтобы Баба впал в коллективную кому вместе с ними.

– Вот она! – Ясмин сунула под нос Бабе телефон. – Всё это прислал Ариф. Тут она такая милашка, сразу после купания. Ползунки с шипами, как у динозавров, ужасно дурацкие, но, по-моему, ее они не портят. – Она полистала снимки. – Что еще… О, это Ма связала. А тут она клубничка. Обхохочешься. Красотка. – Она молола вздор, но ей удалось привлечь его внимание.

– Клубничка… Она в костюме клубнички.

– Правда, хорошенькая?

– Нет, – ответил Баба. – Да. Дай подумать.

– Баба?

– Атипичный. Возможно. Не исключено. – Он встал и принялся ходить взад и вперед.

– Баба?

Ма поднесла палец к губам и улыбнулась.

– Один из симптомов – «клубничный» язык, – сказал Баба.

– У нее очень красный язык?

– Нет, – ответил Баба. – Но у детей младше шести месяцев реже встречаются некоторые симптомы, включая изменения слизистой оболочки и лимфоузлов, «клубничный» язык и индуративный отек ладоней и ступней. В данном случае пострадали ладони.

Все дружно столпились вокруг него, так что Баба не мог больше ступить ни шагу.

– Что это? – спросила Ма.

– Это лечится? – спросила Джанин.

– Говорите же! – потребовала Ла-Ла, впервые за все время расплакавшись.

– Это еще не точно, – сказал Баба. – Единственным способом будет провести лечение. Если оно подействует, мы поймем, что диагноз верен. Есть риск резистентности. Но мы будем бороться. Она очень мала для этой болезни. Случай был бы чрезвычайно редким, но это не означает, что его вероятность можно исключить. Медицине известны единичные случаи у младенцев. Сколько-то лет назад я читал в газете. Нечеткие клинические проявления более распространены у детей. Заболевание чаще поражает мужчин, чем женщин. Однако