ведьма. Двое из выживших были совсем плохи — у одного от руки осталась только замотанная окровавленными тряпками культя, у второго не было обеих ног, он и кричал всё время. Однорукий лежал без памяти. Ругались стоящие у камня мощный мужик, заросший бородой до самых глаз, и не кто иной, как десятник Уйка из сотни Военега.

— Я тебя слушать не буду, сопляк! Уйду, и никто меня не остановит! — орал мужик, от полноты чувств размахивая руками.

— Ты и твои люди поклялись, — дрожащим то ли от гнева, то ли от волнения голосом ответил Уйка.

— Вот они, мои люди — на куски, порванные лежат! На это мы не договаривались!

— Вам заплатили заранее. Вы знали, что здесь опасно.

— Ничего мы не знали! А клятвы ваши… в зад себе засуньте!

— Со своими клятвами мы разберёмся, а ты свою не нарушай.

— Я уже сказал: я ухожу.

— А с ними что? — палец Уйки поочерёдно указал на орущего безногого и лежащего без чувств однорукого.

— Поступай как знаешь.

Бородатый развернулся и пошёл прочь, но у спел сделать едва ли пять шагов, когда ему под лопатку с глухим хлопком вошёл брошенный нож. Лиходей упал лицом вниз без единого звука, а Уйка, подойдя, спокойно вытащил нож из раны, затем ударил ещё раз под затылок, добивая, и развернулся к раненным. Спустя несколько мгновений крик раненного оборвался, а затем нож полоснул по горлу последнего покалеченного татя. Уйка вытер нож об одежду мертвеца и, повернувшись к остальным, бросил:

— Оттащите их подальше, а то опять зверьё приманим.

Трое сорвались выполнять поручение, на месте остался лишь один Пятой мускулистый, огромный даже для чуди, он хмуро наблюдал за происходящим и не торопился подчиняться приказам.

— Тебе что-то непонятно? — вперив в него взгляд, поинтересовался десятник. — Иди помогай другим.

— Мне всё непонятно, — прогудел великан-чудь.

— Договаривай.

— С каких это пор мы душегубами стали и начали людям в спину бить?

— Это не люди, — Уйка презрительно сплюнул. — За деньги на что угодно готовы.

— Мы с ними хлеб ломали. Не по правде это.

— А ты подумай, с кем ты больше хлеба сломал, с нами или с этими?

— Не об этом я говорю, Уйка, а о том, что со Злобыней я нечисть на границе бил, а с тобой только людскую кровь на Светлой земле лью.

— И что? Божьего суда попросишь?

— Что за клятвы ты давал, десятник? О чём этот бородатый кричал? Какой ещё наниматель у тебя?

— Это не твоего ума дело, ратник. Выполняй приказы.

— Ты нас кровью повязал. Половину десятка потерял. Нам в крепость теперь хода нет.

— Я со всем разберусь.

— Мы теперь не десяток, а ватага простая. Приказываешь мне? А что приказываешь? Людишек тобой убитых в землю тайно схоронить, чтобы они потом упырями встали, да вдали от камня самосветного крестьянскую кровь пили? Выходит, ты сам упырь!

— Следи за языком, воин, а то я тебе его укорочу!

— Не дотянешься. Зброю сними и на землю положи. Руки мои ты кровью измарал, но душу свою я тебе поганить не дам.

— Бей его!

Пока десятник с мятежным ратником говорили, остальные трое бросили возиться с мертвецами и обходили Пятоя, норовя окружить, и когда прозвучал крик, кинулись одновременно, с обнажённым оружием, но видно, недооценили обманчиво тяжёлого богатыря. Пятой рванулся в сторону, перехватывая руку ближайшего нападавшего, вывернул до хруста и тут же швырнул недавнего товарища на нож набегавшего врага, раненный захрипел, нож вошёл ему в живот. Ратник с ножом слегка замешкался, тут же получил пудовым кулаком по затылку, и мешком повалился на зарезанного товарища. Пятой, ставшись один против двоих, начал отступать, выхватив меч. Заметив, что ратник-чудь не торопится нападать на него, великан прогудел:

—Баташ, не лезь, иди своей дорогой. Не твой это бой.

— Поздно, брат, — ответил Баташ и одновременно прыгнул вперёд, замахиваясь мечом, коротко рявкнула сталь и две массивные фигуры вновь разошлись.

Ждан с Цветавой переглянулись.

— Сейчас, — шепнул десятник, и девушка согласно кивнула.

Ждан указал ей на Уйку, а сам ринулся по склону холма к плотно насевшему на Пятоя Баташу. Сначала он хотел надеть шапку-невидимку, но стыдно признаться, просто позабыл о ней. Зато не позабыл дубинку, прихваченную из разорённого лагеря и обмотанную тряпками. Надо по возможности, не убить предателей, а живыми взять, чтобы в тайном приказе из них всё, что можно вытащили. С мертвецов-то спроса нет.

[1] дурак

Глава 21

Он почти успел. Пятой неплохо держался, предпочитая закрытую стойку и выманивая противника на себя, но в какой-то момент запнулся о ветку, и Баташ, тут же сцепился с ним, скрестив мечи. За такое наставники в Хорони отбили бы обоим руки. Мечи не для того куются, чтобы ими друг о друга стучать, надо врага рубить, а не зазубрины на клинке зарабатывать, но чудь-предатель не желал убивать, он только связал противника захватом, а низкорослый десятник завершил дело, воткнув кинжал в бок Пятою. Колени у мятежного ратника подломились, и он бессильно повис на руках у Баташа. Чудь, конечно, крепче на рану, чем обычный человек, но локоть стали в боку не переживёт даже самый живучий из богатырей.