— Тебя ждали. Приказано было дождаться тебя и эту… свербигузку прибить и тут же в схроне оставить. Вовек бы не нашёл никто. Не повезло нам.

— Что с бородатым не поделили?

— Это простой ватажник. Они схрон от чужих стерегли. Мы бы их всё равно порешили, после того как девку забрали.

— А после?

— А после снова бы в крепость вернулись. Бумага от разбойного дозора у нас имелась.

— Дозорных из Вежи вы травили?

— Я не травил это всё Кин… ну, один из истлевших, которого Жох случайно зарезал… он отраву им в еду подлил, а кашевару доплатили за молчание. А отраву вот он достал.

Пленный кивнул на Уйку. Цветава после этого, зарычав, подскочила к сжавшемуся боярскому сыну и с маха ударила по носу, своротив его набок, потом снова и снова. Пришлось Ждану её оттаскивать. Лицо бывшего десятника превратилось в сплошной синяк, свёрнутый нос распух, губы стали будто куски сырого мяса, и глаза обратились щёлками.

— Пусти, — прошипела Цветава, вперив в Ждана бешеный взгляд. — Он за каждого ответит.

— Не сейчас. Сначала пусть расскажет всё.

— Надо было тебя ещё тогда прибить, когда от сотника ушла, — прошамкал Уйка и сплюнул на землю выбитый зуб.

Цветава в ответ скрипнула зубами, но всё же отошла в сторону, а Ждан продолжил беседу с Баташем:

— Что с этими стало?

Ждан кивнул на две кучки праха.

— Это какая-то волшба. Уйка не говорил, да и не важно это было. Он однажды при нас, голыми руками упыря задушил! После того, как мы знаки эти на тело нанесли, нечисть нас будто чуять перестала, не за своих начала принимать, но и кидалась больше. Мы их целыми десятками вырезали, и болотников, и волкодлаков, и другую нечисть. Будто заговорённые стали. А волхвы эту волшбу будто бы и не чуют совсем.

— Те, что в лагере были из ваших, прахом не рассыпались.

— Так, узор только на нас четверых был. Только на тех, кому десятник доверял.

— Зря, — прошамкал разбитыми губами Уйка.

— А остальные? — Ждан сделал вид, что не заметил слов бывшего десятника.

— Им пообещали, что после этого дела они знаки на тело получат.

— И Пятой согласился?

— Он против был. Месяц с нами прожил, а своим так и не стал, всё себе на уме. Вспоминал постоянно прежний десяток, да Злобыню вашего. Всё порывался с тобой поговорить, но мы его крепко в узде держали.

— Значит, если бы он не образумился, вы бы его…

— Конечно. Просто не прикрыли бы в бою или оступился бы он на крутой тропе. В горах всякое бывает.

Ждан едва удержался от зуботычины, но заставил себя продолжить.

— Томица и Лан тоже ваша работа?

— Это не мы, — покачал головой Баташ.

— А сюда кто вас послал?

— Не знаю. Это, вот, только он с главным встречается.

Разговорчивый пленный снова кивнул на боярского сына.

— А