труп убитого поручика Юренева, у которого учебники для подготовки в академию были с собою даже на командуемой им батарее 2й параллели, где он и погиб, честно исполняя свой долг (зачеркнуто: и кончил свою жизнь). Когда все мои боевые товарищи теперь обсуждали вопрос, куда кому ехать на казенный счет поправлять здоровье, кому жениться, кому отдыхать, я в душе решил немедленно взяться за книги и в наступающую осень 1881 года обязательно поступить в академию.

Погода во время морского перехода нам благоприятствовала, качало немного, и мы благополучно выгрузились в порту Петровском, где нас торжественно встретили все артиллеристы гарнизона. В порту мы провели около 3-х суток. Приведя все в полную готовность для дальнейшего движения, мы усиленными переходами шли теперь по торному шоссированному тракту в г. Владикавказ. Вынужденные дневки мы делали в штабе полков или стоянках батарей 20й пехотной дивизии и 20й артиллерийской бригады: здесь нас торжественно и по старинному боевому завету принимали и чествовали наши товарищи по дивизии и бригаде. Встречи эти и прием отличались такой сердечной заботливостью относительно всего состава нашей батареи, что оставили неизгладимый след с моей душе и до сего дня.

Наконец, мы добрались и до ст. Михайловской, где я начал службу. Мой кунак Казбекар с Хаджи-Мурадом встречали меня далеко за станицей верхами с некоторыми из своих родственников и радостно приветствовали меня. Станица, по кавказскому обычаю, нашу батарею встретила хлебом и солью, т. е. был приготовлен обед для всего состава нашей батареи и всего гарнизона станицы. Мы пришли в станицу утром.

В дружеской беседе со всеми старшими знакомыми провели время, но когда, как и где я заснул – совершенно не помню после турьих рогов, в которых вместо стаканов подавали вино во время многочисленных тостов. На следующий день, простившись со всеми старыми моими сослуживцами и знакомыми, а также распорядившись оставшимся моим скромным имуществом, я в составе своей боевой батареи двинулся дальше в г. Владикавказ.

Этот переход прошел с ночлегами быстро. Наш, теперь уже на совершенно законном основании назначенный (с производством в подполковники) командир батареи Петр Николаевич Полковников торжественно вступил во главе батареи в г. Владикавказ, где нас встретили с музыкой командир бригады генерал Иван Григорьевич Болтенко со всеми наличными офицерами бригады, а также многочисленные друзья и родные офицеров и солдат батареи.

Трудно передать чувство, которое испытывает человек, закончивший добросовестно порученное ему ответственное и общественного большого значения дело, возвращаясь туда, откуда его на это дело послали! Общество Владикавказа встретило нас с величайшим гостеприимством и уважением. В нашу честь начались обеды и вечера. Но для меня все это было чуждо, так как мысли мои были среди моих коренных родных и старых друзей, а затем где-то в академии. Я стал проситься на месяц в отпуск повидать родных, но генерал Болтенко приказал с отпуском подождать, так как из штаба наместника Кавказа дали знать, что на днях специально для смотра нашей вернувшейся из Ср[едней] Азии батареи приезжает сам наместник фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич.

Через несколько дней (очень горячей подготовки с нашей стороны) состоялся на артиллерийском полигоне смотр наместника, которого сопровождала огромная свита. Нам произвели строевое учение, осмотрели людей, лошадей и вынесли суждение, что, «невзирая на более чем 2-х летний поход, батарея осталась отличной строевой частью». Нас поблагодарили и за боевую службы, которая (по донесениям генерала Скобелева наместнику) была выдающейся во всех отношениях.

Отъехав галопом от фронта батареи на довольно значительное расстояние со всей свитой, наместник захотел еще раз и персонально побеседовать с личным офицерским составом батареи. Все мы сидели на хороших собственных лошадях, а оружие холодное (кавказские шашки) было отлично. По сигналу трубача наместника «вызов командиров отдельных частей» все офицеры во главе с командиром батареи понеслись галопом к месту стоянки наместника. Мой текинский аргамак, непривычный к парадному строю, взволнованный музыкой, учением и криками, а главное – сильно раздобревший от овса, понес меня в карьер, и я врезался в гущу стоявших конных начальствующих, только в упор перед наместником остановив обеими руками своего ретивого коня. При толчке от остановки острие моей обнаженной шашки полоснуло меня лицу, кровь хлынула на мой мундир. Наместник, улыбаясь, громко заметил: «Весь поход провел ты в добром здравии; ни в одном бою тебя не ранило, а вот в мирное время на смотру получил форменную боевую рану, да еще шашкой!»

Рана оказалась легкой, потому что шашка скользнула по лицу почти плашмя. Словом, и здесь благополучная случайность. Слава Богу за все!

Наместник задавал разные вопросы, на которые отвечал за всех командир батареи. Свита равнодушно и безучастно нас всех рассматривала. Закончился этот разговор еще раз общей благодарностью и подачей руки командиру батареи. Нас отпустили, наконец, по домам.

Еще с большей ясностью предо мною вырисовалась вся незавидная участь оставаться заурядным строевым офицером, и я твердо решил подать рапорт командиру бригады о моем желании в эту же осень поступать в Артиллерийскую академию. На следующий день я это рапорт ему и подал, генерал Болтенко покачал головой и заметил, что после всех перенесенных невзгод мне, безусловно, необходимо отдохнуть и восстановить силы; он не против моего поступления, но дает мне добрый совет в моих же интересах. С этой целью он даже меня внес в списки тех лиц, которых предполагает отправить в этот сезон на курорт на полном казенном содержании.

Я почтительно и сердечно его поблагодарил за внимание, но заявил, что решения не изменю, прошу дать ход моему рапорту, а сейчас нуждаюсь сильно в отпуске хотя бы только на один месяц к моему отцу на хутор. И.Г. Болтенко охотно на это согласился, и отпуск я получил в тот же день. Забрав привезенные для родных подарки, я с первым же поездом помчался домой в свою коренную семью. Через четверо суток я был уже на станции Винница, а затем на почтовых примчался к отцу, где застал Маму и сестру Катю. Брату Коле дали знать, и он приехал на хутор. Радость была большая, но она омрачалась отсутствием дорогой сестренки Наташи, которую унес в три дня дифтерит. Мне об этом написали, но я получил письмо только очень поздно.

Расспросам не было конца. Мое решение безотлагательно идти в академию все родные одобрили. Проведя с ними около двух недель, я сердечно простился и поехал в г. Киев, где учились в университете мои младшие братья. Повидал там и братьев, и всех старых друзей, а также, конечно, и моего