И что же случилось? Уильям писал мне не более двух недель назад, что страшно обеспокоен состоянием Бертрама, потому что он мрачен, раздражен, недоволен своей работой и не похож на себя. И ему не удался этот портрет. Конечно, Уильям ничего не понимает, но я-то понимаю. Я знаю, что вы, наверное, поссорились, или что-то в этом роде. Вы знаете, Билли, какой вы иногда бываете капризной и ненадежной, и я говорю это не для того, чтобы вас ранить. Вы просто такая. Вы так же преданы своему искусству, музыке, как и Бертрам своему, то есть живописи. Вы совершенно ему не подходите. Если Бертраму необходимо жениться, пусть это будет тихая, уравновешенная, благоразумная девушка, которая сможет ему помогать. Но вы двое! Это если бы поженились две стрекозы.

Билли, прошу вас, сделайте что-нибудь и сделайте немедленно. Пожалуйста, не позволяйте Бертраму написать еще одну картину, которая опозорила бы его. Вы же не хотите разрушить его карьеру?

Всегда ваша,

Кейт Хартвелл.

P.S. Я уверена, что для вас предназначен Уильям. Он любит вас, и его тихое надежное чувство – как раз то, что вам нужно. Я всегда считала, что вы будете отличной парой. Подумайте об этом.

P.P.S. Вы же понимаете, что я не возражаю против вас лично, моя дорогая. Я возражаю против вашей свадьбы с Бертрамом.

К.».

Глава XXX

«Я ему мешаю»

Закончив читать письмо Кейт, Билли трясло от злости и ужаса. Злость пока преобладала, и Билли дрожащими руками порвала убористо исписанные листы надвое и бросила в маленькую ивовую корзинку, стоявшую у стола. Потом она спустилась вниз, села за пианино и играла шумную веселую тарантеллу, пытаясь понять, насколько быстро могут двигаться ее пальцы.

Но Билли, конечно, не могла играть тарантеллы целый день, и даже играя, она не забывала о корзинке для мусора и том ужасе, который теперь лежал в ней. Злость все еще преобладала, но страх каждую секунду брал над ней верх и требовал выяснить, что же все-таки имела в виду Кейт. Неудивительно, что меньше чем через два часа Билли поднялась наверх, вынула письмо из корзинки, сложила вместе разорванные листки и вынудила себя еще раз прочесть каждое слово – просто чтобы убедиться, что ужас никуда не денется.

Закончив читать письмо второй раз, Билли спокойно напомнила себе, что это всего лишь Кейт, что никто не обязан принимать во внимание ее мнение, что уж она, Билли, точно не должна этого делать после тех неприятностей, которые ей доставило вмешательство Кейт. В любом случае, Кейт не имеет никакого понятия о том, о чем говорит. Это всего-навсего очередная попытка «все устроить». Она так любит командовать!

С этой мыслью Билли достала бумагу и сама написала Кейт.

Это было формальное, короткое и холодное письмо, совсем не похожее на те письма, которые обычно получали друзья Билли. Она благодарила Кейт за совет и за «доброту», с которой она была готова назвать Билли своей сестрой, но также и намекала, что Кейт следовало бы подумать, что это Билли предстоит прожить жизнь с каким-то мужчиной, так что, возможно, следовало бы выбрать того, кого она любит. А так вышло, что это Бертрам, а не Уильям.

Что же касается «ссор», которые могли бы стать причиной неудачи новой картины, то письмо полностью отвергало эту идею в самых ясных выражениях. С самой помолвки не было и намека на ссору.

Билли подписалась и немедленно пошла на улицу отправить письмо.

Опустив его в зеленый ящик на углу, первые несколько минут Билли высоко держала голову и убеждала себя, что вопрос закрыт. Она отправила Кейт вежливый, достойный, окончательный и ясный ответ и была весьма довольна тем, что сказала.

Впрочем, очень скоро она задумалась: не столько о том, что сказала сама, сколько о том, что сказала Кейт. Многие из фраз Кейт она запомнила слишком хорошо. Ей казалось, что они стоят у нее перед глазами огненными буквами и пылают. Например:

«Уильям говорит, что Бертрам ни на чем не способен сосредоточиться, что уже несколько недель он угрюм, как сыч».

«Дело в женщине… то есть в вас».

«Вы не сможете сделать его счастливым».

«Бертрам не из тех, кто женится, и он не изменится никогда».

«Женщины для него всегда были всего лишь красивыми предметами, которые можно рисовать. И так будет и дальше».

«До этой зимы он всегда был беззаботным и радостным, и вспомните, какие красивые картины он писал. Он никогда не привязывался к девушке до прошлой осени».

«И что же случилось?»

«Он мрачен, раздражен, недоволен своей работой и не похож на себя. И ему не удался этот портрет».

«Вы же не хотите разрушить его карьеру?»

Билли начала понимать, что на самом деле не дала никакого ответа на письмо Кейт. Она даже не затронула самый важный вопрос. Возможно, ее ответ был вежливым и достойным, но назвать его окончательным и ясным было никак нельзя.

Добравшись до дома, Билли немедленно расплакалась. Бертрам в самом деле вел себя странно. Он в самом деле был чем-то обеспокоен. Его картина в самом деле… Вздрогнув, Билли отбросила эти мысли и решительно утерла слезы. Она яростно твердила себе, что все решено. Презрительно говорила, что это «всего лишь Кейт» и что она не позволит ей снова испортить себе жизнь. Она немедленно взяла свежий журнал и раскрыла его.

Так вышло, что и чтение не принесло Билли покоя, потому что первая же статья, которая попалась ей на глаза, была озаглавлена:

«Женитьба и артистический темперамент».

Вскрикнув, Билли отбросила журнал и взяла другой. Но даже статья о «Неуловимом Шопене», которую она там обнаружила, не сумела ее отвлечь. Она то и дело смотрела в угол, где лежал, противной обложкой вниз, насмехающейся над ней журнал.

Билли понимала, что в конце концов поднимет журнал и прочитает статью от начала до конца. И сделав это, она не удивилась, что счастливее от этого отнюдь не стала.

Автор статьи не одобрял браки обладателей артистического темперамента. Он говорил, что художники принадлежат искусству и вечности. Статью украшали длиннейшие слова и пышные фразы, многие из которых Билли толком не поняла. Дочитав до конца, она ощутила ужасное чувство вины, как будто уже вышла замуж за Бертрама, совершив тем самым ужасное преступление. Она убила Искусство, придушила Честолюбие, разрушила Вдохновение и вообще всем мешала. Бертрам же был отныне и