тебе, почему, – ответила она. – Мне позвонил Тим и сказал, что ты трахаешься с другими девушками и все еще сидишь на наркотиках, поэтому и поехал один в Нью-Гэмпшир.

Как он был хорош – все эти хитрые мелкие детали! Она просто взбесилась. Он двадцать минут держал Терезу на телефоне и кричал на нее. К тому времени мы были женаты уже восемнадцать лет.

Повесив трубку, я позвонил Бобби Хирну (моему спонсору из ОАА).

– Бобби, лучше приезжай ко мне домой в Маршфилд и убери оттуда все пушки, или я, блядь, возьму одну и застрелю Тима Коллинза. Я в таком бешенстве!

Я просто спятил! Сейчас я не позволяю себе оказаться в таком состоянии, потому что в моей жизни не осталось людей, которые могут меня до него довести.

Теперь мне пришлось разбираться с женой. Я избавлялся от этого гнева две недели, каждый день.

Тим позвонил в офис группы после того, как я сказал, что все кончено. Мы с Джо писали песни вдвоем, так что ребята из группы и так на меня злились, поэтому Тиму легко было переманить всех на свою сторону.

На следующий день я пришел в нашу студию для репетиций и обратился к своему партнеру, Джо:

– Мразь! Почему ты не спросил, употребляю ли я? Мы всегда раньше это обсуждали.

Вот! Видите, как я злюсь, просто вспоминая об этом? Подождите, дальше – еще круче!

Когда я снова увиделся с ребятами из группы, то спросил их:

– О чем вы думали, когда позволили Тиму звонить моей жене? Все, что он вам наговорил, – это всего лишь слухи от какого-то его друга.

Было еще обиднее из-за того, что тогда был действительно тот редкий момент моей жизни, когда я не пил, не принимал и не трахался с кем попало.

Когда я спросил парней, почему они поверили, что я трахал все что движется, они ответили:

– Ну Стивен! Откуда нам-то знать? Тим нас убедил…

– Иди на хер! А если бы я позвонил вашим женам и сказал: «Он трахается с одной телкой в своей хижине»?

Тим Коллинз умел заводить всех своими вкрадчивыми высказываниями типа: «У нас проблемы в раю». Так он, блядь, и написал моей жене. Проблемы в раю. Тим Коллинз славился тем, что распускал слухи, которые сам же и выдумывал. Он был пожарным, который разжигал огонь. Он шел к дому Джо Перри, поджигал его ночью, когда никто не видел, возвращался в пожарную часть, ждал сигнализации, со всей дури мчался обратно, обгоняя всех пожарных, и тушил огонь. Чтобы быть героем. И он делал так снова и снова. А потом, когда огонь погашен, он говорил: «Я спас тебе жизнь».

На следующий же день он пошел в «Сони» с Бобом Тиммонсом, чтобы встретиться с президентом компании.

– Значит, Тим, – спрашивает Донни Айнер, – говорите, Стивен опять на героине?

– Ага, – он даже не смутился. – Но не волнуйтесь, сэр, я отправлю его на реабилитацию, и через месяц-другой он снова встанет на ноги. Я отвезу его в студию, он запишет альбом, и все будет отлично. Вот же чертяка! Я старался!

Да, и это еще не все! Потом он поехал в Time, People и Rolling Stone. «Вокалист Aerosmith снова на героине!»

Вскоре после этого я ужинаю с Айнером в итальянском ресторане и ем capozzelli di agnelli. Это блюдо из бараньей головы. Голову полностью запекают в духовке. Я сижу за столом и говорю:

– Тим и ебучий Боб Тиммонс пришли к тебе и сказали, что я на героине?

Он помолчал и ответил:

– Именно так они и сказали.

– И ты им поверил?

– Слушай, Стивен, я не хочу ни во что ввязываться.

– Не переживай, – сказал я. – Мы все равно его уволили.

– Честно говоря, я считал, что он немного ненормальный.

– Да неужели? Минуту назад ты ничего не хотел говорить, чтобы ни во что не ввязываться.

– Знаешь, Стиви, я один из тех людей, которые…

Да иди ты на хуй со своими порядками!

Во время всей этой истории мне в слезах звонит моя дочь Миа.

– Папочка, мне так страшно! Ты что, опять сидишь на наркотиках?

Я бы в таком шоке оттого что она до такой степени расстроилась; Миа никогда не плачет. Мы с ней встретились, и я сказал:

– Миа, я не принимаю и не прячусь. Я не трогал наркотики уже девять лет.

Мы обнялись, и она плакала в моих руках. И вот мы заворачиваем за угол, я открываю глаза, и там стоят ебучие папарацци с объективами отсюда до Коннектикута. Я подумал: «Боже, это никогда не закончится?»

– Миа, вот что мы сейчас сделаем. Подожди минутку.

Я зашел в хозяйственный магазин, мимо которого мы проходили, и спросил:

– У вас есть зонт и баллончик с краской – желательно белой?

Я потряс баллончик и написал на зонте «ИДИТЕ НА ХУЙ!», открыл его, закинул на плечо, и так мы и пошли по улице! Пусть снимают хоть целый день! Я правда нашел эту фотку в парочке дурацких журнальчиков.

Тим Коллинз наложил на меня заклятие. Свенгали – вот кем был Тим Коллинз. Он специально говорил все что хотел перед толпами людей, чтобы запугивать их, и никто не смел ему перечить. Это как сидеть с другом, а на следующее утро прочитать газету и сказать: «О боже, в лесу нашли обезглавленное тело женщины», и в следующую минуту твой лучший друг заходит в комнату с отрубленной головой. Теперь тебе надо пиздец как следить за тем, что ты говоришь своему лучшему другу, я уж молчу о том, что теперь он перестал таковым быть.

Когда я последний раз выходил из кабинета Тима Коллинза, то видел и чувствовал откаты волн, как будто в озере только что проехала моторная лодка. Я повернулся и сказал: «Это последний раз, когда я сюда прихожу и произношу твое сраное имя». Я провалился в кротовую нору всепоглощающего гнева. И чувствовал, как за моей спиной нарастает ненависть. Это было все равно что стоять на корме «Квин Мэри» и смотреть на волны, которые она отбрасывает.

Тим Коллинз славился тем, что распускал слухи, которые сам же и выдумывал. Он был пожарным, который разжигал огонь.

Первый раз после этого мы говорили с ним три года назад в лифте на стадионе «Майл Хай» в Денвере.

– Мистер Тайлер, – сказал он, – как я рад вас видеть. Я очень давно хотел вам кое-что сказать.

– Я знаю что. Ты хотел попросить у меня прощения за ту фразу.

– Откуда вы знаете?

Я все знаю. Когда я в последний раз