И всё же он где-то просчитался, ошибся в чём-то… Он понял это уже с первой минуты, как только вошёл в кабинет и увидел Петра Алексеевича, его устало-скучное, уже с утра чем-то недовольное лицо: совсем другие заботы, похоже, тревожили его.

Тяжко посапывая в кресле, будто совершая некую непосильную, хотя и невидимую работу, Пётр Алексеевич при каждом вздохе вздымался своим тучным телом и так же грузно, отдуваясь, оседал. Дышалось ему тяжело, казалось, вся энергия, таящаяся в глубинах его необъятного тела, без остатка уходила на эту работу. Но в глазах, как ни странно, не чувствовалось ни усталости, ни немощи. Привык человек.

— Слушаю, Пётр Лексеич, — не пожимая шефу руки, Кашков присел к столику, приткнувшемуся по-сиротски к огромному, как бильярдный стол, покрытому зелёным сукном двухтумбовому сооружению. «Первое, что сделаю, — подумал Кашков, — выволоку этот пантеон к чёртовой матери. Как его только втащили сюда!»

И опять усмирил себя, заставил попридержать это назойливое нетерпение — прикидывать и примеривать всё наперёд.

— В понедельник, — колыхнулся тем временем Пётр Алексеевич, — к нам жалуют из министерства, — сделал паузу, вновь собираясь с силами, — кто именно, не сообщили, но, думаю, сообщат. На коллегию готовят вопрос… По музеям. Хотят на нас поглядеть… в качестве положительного опыта. Думаю, нам есть что показать. Свяжись с кем надо… возьми это дело на себя… гостиницу, транспорт… Где и как принять… Не мне тебя учить.

Кашков опешил. Холодок разочарования окончательно отрезвил его. И тут же досада взяла: «Да что он мне лапшу-то на уши вешает? При чём здесь музеи, это же не мой вопрос, этим другой зам, Нина Петровна, занимается».

— Пётр Лексеич, — он решил сразу поставить всё на своё место, — я не совсем понял свою роль… Может быть, с Ниной Петровной что-то случилось? Но я же с утра её видел, живую, здоровую. А у меня, вы же знаете, и своих забот полно. Пушкинский праздник на носу, нужно готовить программу…

— За Нину Петровну не беспокойся, — утешил шеф Кашкова, — она уже сегодня выезжает по нашим филиалам подготовиться к встрече гостей. А тебе, — Пётр Алексеевич с отеческой теплотой взглянул на поникшего зама, — я думаю, тебе не помешает, даже полезно будет… расширить, так сказать, круг своей деятельности, сферу, так сказать, влияния.

«Так вот, оказывается, куда он гнёт, — вдруг снова подкатила догадка, — может, вся эта комиссия только предлог, может, ко мне хотят приглядеться? А я-то вздумал куражиться! Впрочем, это даже неплохо, — прикинул он, — пусть не подумает старик, что я догадываюсь о чём-то, что сплю и вижу себя в его кресле, за этим идиотским столом».

И всё же спросил с осторожным намёком:

— А не слишком ли широкий у меня круг получается? Да и Нина Петровна, как она-то истолкует всё это? Её ведь, вы знаете, хлебом не корми, дай с министерскими товарищами пообщаться.

— Тебе это общение тоже не повредит, — успокоил его Пётр Алексеевич. — По Пушкинскому кольцу заодно проедешься, проверишь боевую готовность, за зиму-то, наверное, запустили всё.

Вышел из кабинета, мимоходом бросил взгляд на Валентину: утреннюю многообещающую улыбочку её вспомнил. «Ну а теперь-то что скажешь?» Но та как ни в чём не бывало продолжала строчить на машинке, даже не удостоила его своим вниманием.

«Мистика, — сказал себе Кашков, — галлюцинация, чёрт меня побери. Вбил в башку незнамо что, поддался слухам дурацким и ношусь как с писаной торбой. А может, — вдруг осенило его, — может, кто-то нарочно утку пустил, кому-то нервишки мои потрепать захотелось, понаблюдать со стороны, как я буду вживаться в образ?.. Хорошо, хватило ума, Татьяне не позвонил, вот обрадовал бы. — Но тут же взял себя в руки, наказал себе: — Спокойно, спокойно, Дмитрий Михалыч, не суетись, не мельтеши в глазах общественности. Это тебе не на гармони играть. Твоё от тебя не уйдёт».

Успокоенный, спустился на свой этаж, в кабинет, сел за стол, соображая, как жить дальше, что делать, с чего начать. И вдруг вспомнил: кому-то он обещал позвонить? Ах, да, Глебу!

Глеб отозвался сразу. Похоже, ждал звонка.

— Здорово, старый! — бодро поприветствовал Кашков приятеля, будто снова возвращаясь к тем далёким временам, когда они, дружно подражая то ли ремарковским, то ли хемингуэевским героям, небрежно окликали друг друга не по именам, а вот так: то стариками, то отцами, то дедами. — Я весь внимание. Дел, правда, по макушку, но для большого писателя…

— То-то же, — согласился Глеб, — писателей развелось нынче много, а больших… Большие на дороге не валяются. И без дела, между прочим, тоже не сидят. Я о деле как раз…

— Нет чтобы так позвонить, — заерничал Кашков, — поделиться творческими планами. А может, собраться пора, как бывало? А, старый? Как ты на этот счёт?..

— Об этом и речь. Ты как угадал. Нос чесался, наверное.

— Хороший нос за версту друзей чует, — усмехнулся Кашков. — Новую книжку небось получил, хочешь с друзьями отметить? И рад бы, как говорится в рай, да грехи не пускают.

— Ты подожди со своими грехами, — перебил его Глеб, — у нас и общих хватает.

— Общий грех у нас знаешь какой, — откликнулся Кашков, — догадываешься? Правильно. Стареем, дед, вот в чём беда. Тебе-то сколько? Мы как будто ровесники были, недалеко где-то?..

— Были? Хочешь сказать, что теперь перестали? Я в газету пришёл, тебя ещё там и не сидело, ты в это время в своём «кульке» под стол пешком ходил, за Танькой своей бегал.

— Всё верно, отец, — согласился Кашков, — значит, время тебя не берёт. Тут видел тебя намедни, на выставке молодых. Красив, как бог молодой, только борода совсем сивая стала, а так смотришься импозантно вполне. Куда наши парни-художники смотрят! Живые классики ходят рядом, да ещё с такой фактурой. Никто не писал тебя, не предлагали позировать? Нет? Непорядок. Им всё лужайки да церквушки деревянные подавай, патриархальщину всякую на закате, а если портреты, то все, как один, с трудовыми, мозолистыми руками, с обветренными, задубелыми лицами, при регалиях, так сказать…

Глеб добродушно посмеивался, соглашался, слушал его терпеливо, и Кашков, дав волю словам, вдруг почувствовал тягу к забытому общению со старым приятелем.

— Слушай, — продолжал он, — а как у тебя отношения с большим домом?

Не просто так спросил, разумеется.

— В каком смысле и с кем именно?

— С новым руководством, имею в виду? И вообще… Как на твою бороду там реагируют, не шокирует она никого? Я слышал, прежний-то не любил этих вольностей да и вашего брата-писателя не больно-то жаловал. Мало писали вы о нём.

— И без нас было кому