Была пауза, при которой озадаченный Глеб торопливо соображал: зачем ей, немолодой уже бабе, у которой и без того, надо полагать, забот хватает, к чему ей эти запоздалые детские игры? Может, в назидание им, авторам этой давно забытой идеи? Напомнить, посмеяться решила? Вряд ли. Стоит ли ради этого огород городить, нужно ли воскрешать то, что само себя изжило?

Похоже, угадав его затруднения, она не торопила его с ответом, а вместо этого принялась расспрашивать о том, как и каким транспортом можно добраться до того острова. Как будто сама туда собиралась. Ещё больше озадачившись, Глеб долго и невразумительно объяснял ей то, что и сам-то знал приблизительно. Да, была, помнится, деревня на берегу, Залучье или Излучье, кажется, так вот до этой деревни, если память не изменяет, ходил речной катер; надо сойти на той пристани, а там берегом, вниз по реке, километра два или полтора, там уже не заблудишься. Но вопрос, как на остров попасть? Сами-то они в своё время на лодке добирались, у Юры тогда моторка была, а как теперь?..

Глеб в растерянности почёсывал затылок, соображая не столько о том, как добраться до этого острова, сколько о том, как самому бы выкрутиться из этой истории. Заинтригованная этим долгим и странным разговором, видя, как мается Глеб у телефона, Ирина с любопытством, посмеиваясь, наблюдала за ним, стоя перед зеркалом в коридоре.

— Чего эта женщина хочет от тебя? — наконец поинтересовалась она.

Вместо ответа Глеб недоуменно пожал плечами: самому бы, мол, разобраться!

— Ну так как, Глеб, — спросила наконец Лера, — как моё предложение? Только, ради бога, не сердись на меня. Нет так нет, дело житейское, и я прекрасно всё понимаю… Не хочу, чтобы всё это походило на принуждение с моей стороны. Просто подумалось…

— Да нет, отчего же, — забормотал Глеб. — А как остальные? — Но тут же вспомнил: — Ах да, ты же ещё не общалась ни с кем.

— Ты первый, — сказала она, — потому и прошу… Позвони остальным, кому сможешь. Получится — хорошо, а нет так нет…

— Можно, конечно попробовать, — снова замялся он, — хотя, если честно, особой надежды на мужиков я не питаю. Не тот нынче мужик пошёл, деловые все стали. Впрочем, Серёге и Митьке я могу позвонить, эти поближе, а вот Пашке сложней… Этот в столицу перебрался, где его теперь найдёшь.

— И всё же попробуй, — попросила она, — попытка не пытка. Позвони, как и что…

На этом и кончился их разговор. И не мог Глеб конечно же знать, что минут десять — пятнадцать назад, собираясь ему позвонить, Лера и сама ещё толком не знала, чего она хочет. Нет, ни заманивать, ни агитировать их в эту поездку она не собиралась, ей всего-то и надо было — позвонить и расспросить поподробнее Глеба, как добраться туда. Для Алёшки старалась, это он попросил у неё. И ещё наказал: мол, о его поездке — ни слова. Если вздумают сами поехать — совсем хорошо, ну а нет, так и не надо.

А когда позвонила Глебу и почувствовала, что особой надежды на то, что он загорится её идеей, у неё нет, она вдруг забеспокоилась: как же Алёшка один поедет туда, что он там будет делать, если, кроме него, никто туда не приедет?

А Глеб тем временем сидел на кухне, пил кофе и думал о своём. Мимолётно возникшее воспоминание о далёких днях, о весёлом и беззаботном их братстве с традиционными поездками по весне, с непременной ухой, с ночёвкой у костра, воспоминание это, едва забрезжив, тут же и погасло, уступив место близким, будто снег на голову свалившимся заботам. И представились разом все эти хлопоты, преддорожная эта возня, которую он и прежде-то не любил до смерти. Не любил этих сборов, когда нужно было решать, что надеть на себя, что обуть, а потом ещё бегать по магазинам, закупать на дорогу харчи, а потом… Но тогда, по молодости — ещё ладно, а теперь?..

Было около десяти, когда он, перетащив из коридора телефонный аппарат, уселся в кресле, в своей комнате, поставил телефон на колени. Так, с кого начать? С Серёги или с Митьки? Стал вспоминать редакционный телефон Сергея, но так и не вспомнил, потянулся к столу за газетой: на четвёртой полосе обычно печатались номера телефонов редакции. Взгляд остановился на лежащей сверху синей папке. Это была пьеса, та самая, которую он написал год назад. Ещё утром, вспомнив вчерашний разговор с Ириной, он извлёк её из нижнего ящика письменного стола, из «неопубликованного и забытого», собирался полистать ещё раз, пробежать свежим глазом…

«А что, — вдруг подумал он, глядя на синюю папочку, — а почему бы и нет?.. Взять да и подкатиться с этой папочкой к Митьке. Областной культурой товарищ руководит, театры его епархия. Пусть поработает на старых друзей, пусть пошевелится. И в службу, и в дружбу. Одно другому не помеха».

А из окна, из открытой форточки, тянуло в комнату весенней свежестью, и воробьи, ошалевшие от радости, от тёплого майского дождичка, возились шумно на подоконнике.

«А хорошо бы, — подумалось вдруг, — хорошо бы и в самом деле сейчас оказаться на воле, на бережочке где-нибудь. Почистить пёрышки, поразмяться… Заодно и о деле поговорить»…

Он свою пьесу имел в виду. Может, Ирина права: под лежачий камень…

С Митьки решил начать, с Дмитрия Михайловича.

3

Утром, когда Валентина, секретарша шефа, заглянула в кабинет к Дмитрию Михайловичу и, не переступая порога, загадочно улыбаясь, сообщила, что Пётр Алексеевич просит его зайти на минутку, он по-своему истолковал и этот странный приход секретарши — могла бы и по телефону предупредить, как всегда это делала, — и эту многозначительную — мол, знаю, знаю! — её улыбочку. И уверовал окончательно: грядут долгожданные перемены!

Стараясь не выдать своего волнения, спросил как бы между прочим:

— На какую тему изволите?

Он имел в виду эту загадочно-кокетливую улыбочку секретарши.

— В смысле вызывает зачем? — по-прежнему стоя в дверях, продолжала вольничать Валентина. «И вы ещё спрашиваете, — словно бы говорила её улыбка, — делаете вид, будто ничего не знаете!»

— Да нет, — усмехнулся Дмитрий Михайлович снисходительно, — я о вашей таинственной улыбке. По какому поводу?

— О господи! — смутилась почему-то Валентина. — Да так, — она махнула рукой, но продолжала хранить на лице загадку, — погода хорошая. Люблю грозу в начале мая. — И снова напомнила: — Так он вас ждёт. Соскучился за ночь.

— Спасибо, я понял, — вдруг напуская на себя заботу, отозвался Дмитрий Михайлович,