Более того, в последний раз мне было так интересно, когда мать впервые показывала мне, как делать серебряную сталь. Но это были знания, о которых я уже имела некоторое представление. Все, что рассказывает Руван, для меня новое. Я хочу знать все это. Я приняла его с распростертыми объятиями, а теперь хочу попытаться принять и истину наших миров, какой бы она ни была.

— Что там? — спрашиваю я, указывая направо, когда мы доходим до буквы «Т» в конце коридора, по которому мы шли.

— Там... — Он хмыкает. — Думаю, это доспехи древности.

Я резко вдыхаю. Старинные. Доспехи. Вампира. Я должна это увидеть.

— Хочешь посмотреть? — Руван читает мои мысли и протягивает руку с теплой улыбкой. Мое сердце делает скачок.

— Я думала, ты никогда не спросишь! — Я беру его за руку и тяну за собой по коридору.

Он разражается смехом, ярче которого я никогда не слышала. Смех его совпадает с мерцающим золотом его глаз и безупречной платиной его волос.

— Ты хоть знаешь, куда идешь?

— Нет, но я намерен найти по дороге все, что смогу!

— Я выпустил монстра. — Он продолжает смеяться всю дорогу, пока я тащу его за собой, перенося из комнаты в комнату.

— Ты ошибаешься, — говорю я.

— В чем?

Я слегка ухмыляюсь через плечо, глядя на его бесплотное лицо. Тепло его руки вокруг моей. Как же я ошибалась...

— Мы никогда не были монстрами.

Солнце висит низко в небе, и к тому времени, когда мы закончили обследовать все уголки музея, мой желудок уже урчал. Мы с Руваном оказались в саду скульптур на крыше, превратившемся в зимнюю страну чудес. Безмолвные статуи смотрят пустыми глазами сквозь лед, который так стар, что посинел.

Руван прошел вперед и теперь прислонился к перилам, давая мне время и пространство, пока я не буду готова присоединиться к нему.

— Похоже, тебе понравилось. — Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз.

— Я никогда раньше не была в подобных местах. Я не знала, что они существуют, — наконец призналась я. Я ожидала, что он будет смеяться надо мной за это признание, но вместо этого он выглядит смущенным. Он действительно собирается заставить меня все объяснить. — В Деревне Охотников нет ничего подобного. Несмотря на то, что мы все еще действующий, живой город, у нас нет ни музеев, ни академий, ни концертных залов, ни... как ты это назвал? То место, которое было у Темпоста давным-давно, с множеством клеток, в которых содержались диковинные звери разных форм и цветов?

— Зоопарк?

— Конечно, в деревне никогда не было зоопарков. — Я тихонько смеюсь и опираюсь локтями на перила. Морозный камень обжигает холодом, и, как ни странно, это приятно. Острота приятна. Благодаря холоду и свежему воздуху голова прояснилась, как никогда за последние годы. — Если бы у нас было много разных зверей, мы бы, наверное, их съели.

Ветер становится третьим спутником, когда он набирает силу, срывается с вершин и бьет меня по лицу, как будто сам мир тянется к моим щекам и шепчет, Все будет хорошо, не плачь.

Я не плачу, хочу ответить я. Но не могу из-за комка, внезапно возникшего в горле.

Его рука легонько ложится на мою.

— Расскажи мне побольше о деревне.

— Ну, мастер охоты контролирует все. При нем есть небольшой городской совет, который помогает вести повседневные дела за пределами крепости. Они...

— Нет, Флориан, расскажи мне о деревне своими глазами. Каково тебе там было?

Я встречаю его взгляд, и комок в горле становится все сильнее. Я с трудом подбираю слова. Кричу. И ослабляю свои голосовые связки горьким смехом.

— Обо мне позаботились. Я была. — Я не совсем понимаю, почему мне так необходимо это подчеркивать. — Я выросла в любви своей семьи... но это единственная любовь, которую я когда-либо знала. Для города я всегда была кузнечной девой, девушкой, которую выдадут замуж вскоре после того, как она достигнет женского возраста. У меня было все, что я хотела, но я никогда не могла просить о большем. И мечтать не могла. — Я смотрю на разрушающийся город. — В кузнице царили шум и жизнь, но даже там я была чужой. Мой молот двигался для других.

— У меня никогда не было искусства. Музыка, но редко, только по особым случаям, и она никогда не была для меня просто развлечением. У меня не было ни истории, ни математики, ни образования за пределами кузницы. Все, что я когда-либо знала, — это выживание. Мои телесные потребности удовлетворялись, в то время как душа голодала. — Никогда еще я так не ненавидела свой дом, как в этот момент. И все же, несмотря на все это, я по-прежнему люблю его. Это все еще дом. — Интересно, а первые охотники наложили проклятие со зла? — тихонько размышляю я вслух. — После того как образовался Фэйд, наш мир стал таким маленьким, и мы были так отрезаны от всех здешних чудес. У нас ничего не было.

Руван молчит довольно долго, и я в конце концов смотрю в его сторону. Он смотрит за горизонт, брови слегка согнуты.

— Или они наложили проклятие из ненависти к тому, что Король Солос мог сделать с теми первыми людьми во время открытия кровавого предания. Музей рисует создание кровавого предания в радужных тонах, потому что это наша история. Оно помогло нам. Но при этом умалчивается о том, какой ценой это далось людям в то время. — Руван качает головой. — Разве я лучше их? Я хладнокровно убил вашего мастера охоты.

— Ты считал его анкером проклятия.

— Я бы убил твоего брата, если бы ты не вмешалась. — Его торжественные слова притягивают мой взгляд к нему. Ветер шепчет между нами, но он звучит как завывание бездны. Впервые за несколько недель я чувствую себя далеко от него. — Я был бы не лучше Солоса, проливая человеческую кровь, потому что мог — потому что в тот момент именно я обладал силой.

— Кстати, о Солосе, — начинаю я и тут же замираю, подыскивая слова. Я знаю, о чем должен спросить, и все же опасаюсь. Все, что они говорили об этом короле, обрывки фраз,