Этот вал предупреждений, среди которых были и достоверные, преследовали своей целью с одной стороны спровоцировать императора на реакцию, а с другой — сделать сообщения о заговорах привычными. Николай II на провокации не поддавался, ни на какие резкие действия не шёл, но ситуацию со всевозможными заговорами контролировал.

Академик Н. Н. Яковлев писал: «А царь? Что же он? Почему не следует советам императрицы, да не ее одной? Что он так «кроток»? […] Почему он медлил на рубеже 1916–1917 годов? Частично, вероятно, потому, что не верил в близкую революцию, да и не ставил высоко «революционеров» поневоле, типа Милюкова, с которым звала расправиться царица. Главное заключалось в том, что Самодержец полагал — время подтвердить его волю еще не стало. Он видел, что столкновение с оппозицией неизбежно, знал о ее настроениях (служба охранки не давала осечки и подробно информировала царя), но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Николай II перед доверенными людьми — бывшим губернатором Могилева (где была Ставка) Пильцем и Щегловитовым: нужно повременить до начала весеннего наступления русских армий. Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны и оппозицию можно будет сокрушить без труда. С чисто военной точки зрения надежды царя не были необоснованны. Как боевой инструмент русская армия не имела себе равных, Брусиловский прорыв мог рассматриваться как пролог к победоносному 1917 году»[646].

Но неправильно было бы полагать, что император Николай II предполагал только пассивное сопротивление.

«Целый ряд признаков, — пишет А. Д. Степанов, — свидетельствует о том, что Император Николай Пне только реагировал на обращения правых государственных и общественных деятелей, но у Государя был конкретный план переустройства государственного механизма на началах Неограниченного Самодержавия. Но для осуществления контрреволюционных мер Государю нужно было время. Не стоит забывать, что Он был еще и Верховным Главнокомандующим и основное время уделял решению военных вопросов»[647].

Прежде всего царь стремился осуществить формирование однородно-правого правительства, на которое можно было бы полностью опереться. «Государь взял на Себя руководство общим положением, — пишет С. С. Ольденбург. — Прежде всего, необходимо было составить правительство из людей, которым Государь считал возможным лично доверять. Опасность была реальной. Убийство Распутина показало, что от мятежных толков начинают переходить к действиям. Оценка людей поневоле становилась иной. Люди энергичные и талантливые могли оказаться не на месте, могли принести вред, если бы они оказались ненадёжными»[648].

1-го января 1917 года на должность председателя Государственного Совета назначается Иван Григорьевич Щегловитов, убеждённый монархист, один из немногих преданных царю людей. Кроме того, И. Г. Щегловитов обладал недюжинными умственными способностями. Государь его очень ценил, считая человеком «опытным и большой государственной мудрости». Ряд сведений заставляет полагать, что именно Щегловитов должен был сменить князя Голицына в должности главы кабинета. По мнению А. Д. Степанова назначение Щегловитова председателем Государственного Совета свидетельствовало о намерении Николая II осуществить «план государственных преобразований, призванный восстановить неограниченное Самодержавие»[649]. Но нам представляется, что назначение Щегловитова преследовало, прежде всего, цель не дать заговорщикам, в случае переворота, легализовать через Государственный Совет свои фальшивки, выдаваемые за государственные акты. Государь словно предвидел историю с так называемым «манифестом об отречении». Не случайно, что И. Г. Щегловитов был арестован уже 27-го февраля 1917 года. Характерно его письмо Керенскому из камеры Петропавловской крепости, которое лишний раз свидетельствует, с какой ненавистью относились российские «демократы» к верноподданным царя и до какой степени они презирали провозглашаемые ими же «общечеловеческие ценности».

«Испытывая чрезвычайные стеснения, — писал И. Г. Щегловитов, — от исключения верхнего пальто, шапки, галош, смены белья, туалетных принадлежностей, папирос, денег и часов и имея в виду, что всё это отобранное у меня осталось в Государственной Думе, покорнейше прошу сделать немедленное распоряжение о пересылке указанных выше вещей по новому месту содержания»[650].

Просьба И. Г. Щегловитова осталась без внимания, идо самой своей мученической гибели от рук большевиков он находился в заточении.

Безусловно, что новое правительство, созданное царём накануне переворота, было временным, переходным. В правительство пришли люди правого толка: председатель Совета министров князь Н. Д. Голицын, министр юстиции Н. А. Добровицкий, военный министр генерал М. А. Беляев, народного просвещения сенатор Н. К. Кульчицкий, внутренних дел А. Д. Протопопов.

Александр Дмитриевич Протопопов

О личности последнего министра внутренних дел императорской России следует поговорить особо, так как он сыграл во многом роковую роль в событиях февраля 1917 года. Александр Дмитриевич Протопопов резко отличался от предыдущих министров внутренних дел царствования Николая II. До своего назначения он не был ни профессиональным полицейским, ни сановником, ни чиновником, ни военным администратором, а также не имел никакого опыта работы в деле государственного управления. Протопопов был земляком Ленина и Керенского, он родился в Симбирске в 1866 году. Происходил из семьи крупных дворян-землевладельцев (около 4657 десятин в Корсунском уезде Симбирской губернии). Кроме того, Протопопову принадлежали Селиверстовская суконная фабрика и лесопильный завод. Его состояние оценивалось не менее чем в 2 млн руб[651].

Протопопов получил хорошее военное образование в Кадетском корпусе, Николаевском кавалерийском училище и Академии Генштаба. Но по окончании вышеназванных военных учреждений сразу же в 1890 вышел в отставку.

Протопопов являлся предводителем Симбирского дворянства (с 1916 года) и одновременно депутатом III-й и IV-й Государственной Думы от партии октябристов. Именно от этой партии Протопопов в 1914 году становится товарищем председателя Думы, а в 1915 — членом «Прогрессивного блока». С трибуны Государственной Думы Протопопов требовал запрета «черносотенных организаций», а также повторял всю демагогию «Прогрессивного блока». Родной брат Протопопова, Д. Д. Протопопов был членом кадетской партии и за противогосударственную деятельность подвергался арестам и высылкам.

С лидером партии А. И. Гучковым Протопопова связывали хорошие товарищеские отношения. В 1915 году Протопопов слёзно жалуется Гучкову на положение дел внутри страны и на фронте. «Часто мы в комиссии, — пишет он в письме к Гучкову, — вспоминаем Вас. Как бы Вы были здесь полезны. Жаль Россию, до слёз жаль, а пройдёт ли беда без ужасных потрясений — сомнительно»[652].

Потом, после назначения Протопопова министром внутренних дел, и даже после революции и расстрела его чекистами, Гучков и Милюков, как могли, очерняли имя своего бывшего партийного товарища. Но до 1916 года Протопопов был одним из членов думской оппозиции. Тем неожиданнее стало назначение Государем Протопопова управляющим министерством внутренних дел (16 сентября 1916 года), а затем и министром (2-го декабря 1916 года).

В чём же была причина этого странного назначения? Трафаретная