которой, очевидно, нечасто ходили, привела меня к заросшему рву, некогда окружавшему императорский дворец. Вода в нем стояла зеленая, покрытая вязкой ряской, ров зарос камышом. Со всех сторон раздавалось нестройное кваканье лягушек. Я подняла голову и еле узнала заросшую вьющимися растениями некогда величественную стену дворца. Местами она была изъедена непогодой и временем настолько, что камень не выдержал и раскрошился. Некогда белая стена почернела и покрылась плесенью. Сердце сжалось внутри от одной мысли о том, что за ушедшие столетия могло произойти с Мандзю. Я навострила уши и прислушалась в надежде услышать голоса за стеной. Но ничего, кроме завывания ветра, не смогла уловить. Пришлось обойти изуродованную временем стену и найти дворцовый вход. Я ничего не узнавала, так что это оказалось довольно сложно. Но ворота я все-таки нашла. Они не были похожи на те, из которых я вышла тысячу лет назад. Эти были старые и тяжелее прежних, но видно, что их заменили лет двести назад и продолжали ими пользоваться. Только на них не прижилась вездесущая зелень. Осторожно ступая, я подошла к воротам и приложилась ухом к шершавой, изъеденной временем древесине. Тишина и ветер поселились здесь. Ни единого живого звука так и не удалось расслышать. Я подергала ручку ворот в надежде, что они откроются. Дерево мне не поддалось – ворота оказались заперты изнутри. Мороз прошелся по коже и пробрался внутрь, пробирая до костей. Тяжелый ком подкатил к горлу, и меня начало тошнить. Войти сквозь ворота я не решилась. Мне нужен был новый план действий, поэтому я вернулась в город.

Здесь жили совсем другие люди. Они отличались от тех смертных, которых я привыкла видеть тысячу лет назад. Здесь кипела жизнь. Центральная улица обзавелась крупными торговыми лавками, постоялыми дворами и питейными домами, от которых пахло чаем и саке. Вход в каждый дом был украшен тётинами – пухлыми фонарями из красной бумаги, которая держалась на бамбуковой спирали. Внутри была емкость, куда заливали рапсовое масло, посередине вставляли фитиль из хлопка. На фонарях черной тушью выводили имя хозяина дома. Внутренняя дрожь в моем теле соединилась с внешним холодом, и, окончательно озябнув, я решила зайти в питейную, откуда исходили терпкий аромат чая и запах перебродившего кислого риса, из которого делалось саке.

Я вошла внутрь и осмотрелась. В большом зале стояло много низких столов, за которыми сидели ремесленники, местные торговцы, путники, которые, замерзнув на улице, решили согреться чаем или чем-нибудь покрепче. У смертных на столах стояли блюда с гречневой лапшой, суси, тепурой и соба. Множество запахов ударили в нос, и я сглотнула тут же набежавшую в рот голодную слюну. Повертев головой, я поискала свободный стол, но так и не нашла.

– Садись сюда, здесь есть свободный столик, – окликнул меня толстобрюхий самурай в дорожной одежде. Я повернула к нему голову, и он указал мне на столик, который был спрятан за ширмой.

Благодарно кивнув ему, я села за свободный стол и стала ждать, когда меня почтит своим вниманием трактирщик. Зоркий глаз хозяина быстро заметил меня.

– Что будете пить, уважаемая госпожа? – поклонившись, спросил трактирщик.

– Для начала принесите чай и рисовые пирожные.

– У нас есть отменные лапша и темпура, – заискивающе улыбнулся трактирщик. – Такой красавице не стоит гулять по улице в такой холод на голодный желудок.

– И их тоже несите, – брезгливо сморщив нос, я согласно махнула рукой.

Хозяин поклонился и ушел. А я попыталась разглядеть посетителей трактирчика, чтобы выбрать кого-нибудь из местных и завести с ним разговор. Возможно, даже угощу саке, чтобы разговорить его получше и выведать у него все, что известно в Наниве о заброшенном замке. Но за широкой спиной заезжего самурая ничего не было видно. Выругавшись про себя, я отпила из чаши поставленный передо мной дочкой трактирщика чай. Догадаться было не трудно – это была более молодая, женская копия хозяина заведения. К счастью, когда мне принесли дымящуюся лапшу, самурай, загораживавший своей необъятной спиной весь вид, расплатился и ушел. Теперь стало намного легче выбрать себе жертву.

– Скажите, юное создание, – обратилась я к дочери трактирщика, – я много странствую и в вашем городе впервые. Не могли бы вы рассказать мне о Наниве?

Услышав о том, что ее назвали юным созданием, щеки девушки стали ярче сока граната. Она вежливо поклонилась мне:

– Что же вы хотите узнать о нашем городе, госпожа?

– Я слышала, что раньше это была столица Японии и это был самый богатый город в стране. А сейчас я наблюдаю обветшалый, обычный городишко, утративший былую пышность.

– Что вы, госпожа?! – глаза маленькой трактирщицы округлились. – Какая столица? Ее перенесли отсюда еще в восьмом веке. Нанива давно уже простой город. Об этом помнят лишь сенсеи, монахи да ученые мужи.

– Но вы же помните про это, – не тая усмешки, сказала я.

Девушка снова залилась краской.

– Просто мой дедушка учил детей в семье одного самурая. И меня заодно обучал.

– А как вас зовут, простите за нескромность?

– Айягина, – отвесив очередной поклон, ответила дочь трактирщика. – Могу я узнать ваше имя, молодая госпожа?

– Можешь так и звать меня – госпожа.

– Хорошо, госпожа, – покорно поклонилась Айягина.

– Где же теперь столица? В какой город перенесли?

– Вы разве не знаете? – прищурившись, с подозрением спросила она.

– Я же сказала, что много путешествую. Еще в детстве родители увезли меня из страны, и только сейчас мне удалось вернуться сюда. Хотелось бы узнать о родной стране побольше, – нагло врала я.

– Столица сейчас находится в Киото, там, где царит мир и спокойствие. Это на острове Хонсю, – добавила Айягина.

– А что у вас за заброшенный дворец посреди города, который оброс лесом? – не стала тянуть время и перешла сразу к делу.

– О госпожа, вам лучше туда не ходить, – со страхом в голосе предостерегла меня трактирщица.

– Отчего же?

– В том дворце живет самое настоящее чудовище, – заговорщически прошептала Айягина.

Чудовище. От этого слова все перевернулась внутри. Где-то глубоко в сердце отдало чем-то теплым и родным. Значит, жив и, как я и завещала, наводит страх на местных девушек. Потерпи еще немного, Мандзю. Скоро я освобожу тебя от проклятия – за этим я сюда и пришла. Воспоминания волной цунами подкатили к горлу. Еще мгновение – и тепло прежних чувств готово было выплеснуться наружу. Столетия самосовершенствований, проведенные в мире матери, не прошли даром. Я приказала своему сердцу успокоиться и биться ровно, а цунами из воспоминаний и чувств проглотила, как застрявший в горле ком. Они смиренно опустились вниз и растворились где-то в желудке. Я