class="p1">– Я слушала ее в твоем искусном исполнении множество раз, – мать задумчиво провела точильным камнем по острию и без того идеально наточенного танто, и оно отозвалось длинной синей искрой. – Сегодня я хочу послушать «Танец умирающего журавля».

Искры, извлекаемые точильным камнем, показались мне необычными. Я еще не видела таких. Танто с жадностью поглощал их, впитывая, словно влагу. Я зажмурила глаза и тряхнула головой, отгоняя от себя образ лезвия, чтобы настроиться на мелодию.

– Вам хочется намочить рукава слезами, матушка? – настраивая мосты для струн, нежно улыбаясь, спросила я.

– У меня есть более весомый повод намочить рукава сегодня, но мне хочется скрыть его за печальной мелодией. – Нинтай-э слегка наклонила голову, приглашая меня начать играть.

Чтобы не ранить пальцы о струны, я надела на них специальные коготки, которые вырезала из коры бамбука. Они легко цепляли струны, и пальцы оставались невредимыми. Не говоря больше ни слова, я прикоснулась к кото. Под пальцами зажурчала вода, рожденная в ледниках горы Фудзи. Быстрой стрелой она понеслась вниз, туда, где наполняется тихая заводь. Там, у высокой травы, по очереди вытягивая длинные шеи, оберегала свое гнездо журавлиная пара. Эти прекрасные птицы создают пары на всю жизнь и уже не могут друг без друга. Умирает один – погибает и второй. Таков выбор журавлей: один партнер на всю жизнь.

Рожденные музыкой образы проплывали перед глазами, рисуя в воображении картину надвигающейся трагедии.

Отец-журавль принес своей супруге небольшую рыбку, чтобы она могла подкрепиться, пока высиживает два крупных яйца. Отдав спутнице сердца угощение, самец отправился обратно к пруду. Для растущей семьи нужно больше еды, и он счастлив стараться для своей супруги. Здесь, в высокой траве журавли были не единственными обитателями.

Надежно спрятавшись от посторонних глаз, за гнездом следила лисица. Ей, рыжей охотнице, очень хотелось полакомиться теплыми журавлиными яйцами. Дождавшись, когда самец отлетит подальше, она подобно молнии кинулась на гнездо, в котором сидела ничего не подозревающая будущая мать. Пронзительный крик журавля нарушил привычную тишину пруда. Быстрая лисица схватила одно яйцо, но так и не успела полакомиться им. Опомнившаяся мать в гневе кинулась на воровку, норовя клюнуть злодейку в голову, чтобы та выпустила из пасти драгоценное яйцо. Лиса добычу не выплюнула и, выпустив острые когти, со всей силой ударила журавлиху по крылу. Мать взвыла от боли, выгнув длинную шею, но не отступила.

На крик прилетел самец, дав возможность супруге вернуться в гнездо и охранять оставшееся яйцо.

Среди молодой, сочной травы разыгралась настоящая битва за жизнь потомства. Журавль взмыл в небо и с высоты кинулся на лисицу, разя ее острым клювом. Злодейка боли не стерпела и, выплюнув яйцо, кинулась на отца-журавля и перебила тому крылья. Журавль, кружась на месте от боли, подбежал к покинутому яйцу, длинными ногами отбиваясь от настырной лисицы. Он гнал ее прочь, но голодная злодейка не оставляла попыток. Раз за разом она кидалась к израненному журавлю и норовила перекусить храброму воину шею. Тот, раскинув в стороны переломанные крылья, кружил у яйца, не давая хищнику подобраться к нему поближе. Супруга кричала, пытаясь отогнать нахального зверя от своей семьи, но ее голос не был слышан в пылу борьбы. Лисица принялась прыгать вокруг журавля, чтобы сбить того с толку. Это было похоже на слаженный парный танец. Журавль кружил у яйца, а лисица вокруг журавля, вытягивая из него последние силы. Как только враг пытался приблизиться к яйцу, самец устремлял к нему свой острый клюв, норовя пробить голову. Казалось, этот смертельный танец будет длиться бесконечно, но силы начали покидать журавля. И тогда, заметив, что стойкий воин готов упасть, лисица бросилась на прекрасную птицу, одним ударом повалила на землю и перегрызла несчастному горло. Журавль пал, испуская последний дух. Громкий, протяжный плач разнесся по тихой заводи. Его супруга в прощальной песне возвестила о своем горе, пока победительница той схватки лакомилась ее детенышем. Насытившись, лисица почувствовала усталость и оставила поле битвы, где только что разрушила журавлиную семью.

Звуки стихли, пальцы замерли на струнах. Я заметила следы слез на своих щеках. Мать, отбросив точильный камень и танто, вытирала лицо промокшими от слез рукавами.

– Не будь той лисицей, Мизуки. Помни об этом и береги себя, – прошептала мама и протянула мне свеженаточенный танто. По лезвию ножа пробежала искрящаяся синяя молния. Поклонившись матери, я спрятала танто в рукав.

* * *

Япония, XV век н. э.

Нанива больше не столица

Утром я оказалась в Наниве, где не была целую тысячу лет. Из теплого, уютного маминого мира я попала в мир смертных, где была зима. По хмурому небу ползли тяжелые, наполненные снегом тучи. Ветер гнал их в сторону гор. Грузные, подобно беременной деве, тучи неохотно тащились туда, куда направлял их ветер. Они не сопротивлялись, но я точно знала, что к ночи они вернутся и разродятся крупными снежными хлопьями. Тело почувствовало колючий холод. Я невольно съежилась, подула на руки и сотворила себе теплую накидку, в которой даже мокрый снег мне будет не страшен.

Это был все тот же лес, в котором нашла меня Нинтай-э, когда, обессиленная, я лежала на ковре из опавшей листвы и мучилась от душевной боли. От нахлынувших воспоминаний меня пробрала дрожь. Девять хвостов затряслись и вздыбились. Пришлось пригладить каждый, чтобы успокоиться. Пальцы просачивались сквозь гладкий, мягкий, длинный мех. Это успокаивало. Я отряхнулась, и мои хвостики спрятались. Мне нужен был человеческий облик, чтобы пробраться в город и разузнать у смертных о том, что произошло в Наниве за тысячу лет и жив ли еще Мандзю. Теперь у меня было достаточно сил, чтобы отменить свое проклятье и не навредить себе. Идти во дворец было страшно, ноги сами туда не шли. Чтобы оттянуть время, я решила прогуляться для начала по городу и послушать болтовню смертных. Мир вокруг, может, и изменился, а вот мои привычки – нет.

Император Корэмицу исчез с лица земли сотни лет назад. К этому времени он уже успел несколько раз переродиться и забыть о моем существовании. Весь императорский двор тоже. Меня здесь могли помнить только Мандзю и его всюду сующий нос Хитати. Раздумывая над планом действий, я вошла в Наниву и сразу же взглянула туда, где когда-то стоял дворец. Его не было! Посреди города стоял лес. Не веря своим глазам, я пошла к тюрьме, в которой собственноручно заперла Мандзю. Войдя в лес из бамбуковых деревьев, я увидела узкую тропу и пошла по ней. Тропинка, по