– Ой, не свисти мне тут! Ага. Сказали они, конечно! Информация об этом, чтоб ты знала, засекречена по документам еще лет на десять.

Эмилия и Мари молчали.

– Я в курсе, и поэтому мы подписали соответствующую бумагу об этом в Совете, обязуясь хранить секрет. И мы молчим. А то, что я тебе рассказала, не считается, ведь ты один из основных участников тех событий.

– Угу. И что ты хотела от меня услышать? – спросил Джеран, подозрительно сузив глаза.

– О том уникальном Одаренном, который был в партизанском отряде твоего отца. Кто это? Парень или девушка? Какого возраста? Как звали?

– Ну, ну, ну! Завалила вопросами! – полушепотом воскликнул Джеран. – Не знаю я ничего. Если бы знал, то все рассказал бы Совету после войны, а так… Все то время, пока я находился в разведке, мы редко переписывались, и в основном по делу. Хотя подожди. – Джеран задумался. – Ты знаешь, все-таки кое-что я помню из его писем. Это была девушка. Да, точно! И вроде бы она могла предчувствовать вражеские налеты. Гудение какое-то слышать начинала. Но больше ничего я не знаю.

Внутри меня, где-то в груди, словно оборвалась струна, и сердце застучало быстро-быстро. Я переглянулась с Эми и Мари.

– А почему это для тебя вдруг стало так важно, а? – полюбопытствовал Джеран.

– Потому что мы с подругами, перед тем как случился тот взрыв больше месяца назад в павильоне, тоже слышали непонятное гудение. А до этого подобное мне приходилось слышать перед лавиной в Аренхельде.

– Вот мы и пытаемся понять, что могло нас связывать с тем магом, – пояснила ему Эми.

– Но пока что все безуспешно, – добавила Марьяна со вздохом.

– Хм, тут есть над чем поразмыслить, угу, – сказал Джеран, задумчиво почесав затылок, отчего его бордовая шляпа съехала набок. – Я даже не знаю, что мне сказать. Вот как-то так! Все, что мне известно, я вам поведал. Но информация действительно любопытная. А у тебя родни на Земле не осталось? – спросил он у меня.

– Нет. Тем более в России. Мамина дальняя родня эмигрировала оттуда еще в годы Гражданской войны.

– Мдя-я, – задумчиво протянул Джеран. – К сожалению, тут ничем более не могу помочь.

– А почему ты не сказал Совету, что Одаренным оказалась девушка? – поинтересовалась я.

– Ну, сказал бы я советникам пол Одаренного, и что бы это изменило? Да ничего! – отмахнулся Джеран.

– Честно говоря, я никогда и ни за что раньше не поверила бы, что вы разведчик, – призналась ему Марьяна.

– Ха, – усмехнулся Джеран. – Ну, раз не поверила бы, значит, я действительно хороший разведчик.

– Даже не представляю тебя серьезным, да еще и в сером скучном одеянии простого уборщика, – покачала головой я.

– Ну-у, дорогая моя, – протянул он. – Дело было на войне. А на войне нет места для эгоистичных желаний, зато есть место для долга. Я сделал все от меня зависящее, свой долг перед этим миром выполнил и потому вправе жить сейчас так, как мне комфортно, в свое удовольствие. Ладно, я сваливаю, меня друг ждет в экипаже. Хоть на час мозги выйти проветрить, которые мне адепты засушили. Но если вдруг узнаете что-то новое и любопытное, сразу мне расскажите.

Мы кивнули, и, попрощавшись, Джеран направился к выходу. Тот факт, что мой родственник оказался шпионом, до сих пор вызывал у меня удивление. Очень странно было вообразить себе его в простой одежде, выполняющего опасное задание в логове врага под видом домашнего рабочего. После того, что мы о нем узнали, мы стали как-то по-иному на него смотреть. Мы искренне считали его вечным ребенком со своими тараканами в голове, талантливым и шебутным, и с юмором и пониманием относились к его выпадам, не принимая их всерьез. Но вдруг оказалось, что Джеран не совсем тот, кем все его считали. Мы воспринимали его как эмоционального, яркого и непосредственного магистра, а он все эти годы прятал от нас другую сторону своей личности – скрытную и собранную. Все эти годы Джеран старательно уходил от разговоров о войне и о том, где он тогда находился, говоря, что работал на Земле в тылу.

В сотый раз я вспомнила фразу Свена о том, что нужно смотреть глубже внешней картинки, чтобы увидеть суть, и снова убедилась в ее абсолютной истине.

⁂

Белое платье в пол с красной рунической вышивкой по подолу, рукавам и горловине уже висело на плечиках в моем гардеробе и ждало своего часа. Белый храмовый палантин-мантию по традиции привезет и наденет на меня Эрик, когда будет забирать из родительского дома в храм Солнца и Луны. Этим жестом жених показывал, что готов защищать и оберегать будущую жену.

В то заветное утро на улице, подобно серебряным переливам, звенела капель, возвещая тем самым скорое прощание Южной империи с короткой зимой. Стремительно таяли снежные сугробы, безжалостно согретые лучами южного солнца. Несмотря на то что остался еще месяц календарной зимы, весна уже стремилась обнять южные земли Эсфира своим мягким теплом. В приоткрытое окно влетел свежий ветер, нежно коснувшись лепестков лирелий, стоявших в вазе на прикроватном столике. Одетая в платье для обряда, я с волнением смотрела на себя в зеркало, все еще слабо веря в происходящее. Оттуда на меня взирала светлокосая высокая красавица с лихорадочным от волнения блеском в глазах и нежным, едва заметным румянцем на фарфоровом личике.

– Едут, едут! Герда, спускайся в гостиную! Экипаж Эрика уже у ворот! – крикнула бабушка, заглянув в мою комнату, и поспешила на первый этаж.

Пока я спускалась по лестнице, со двора через открытую входную дверь доносился звон колокольчиков – так жениха встречали родные невесты, чтобы звон отпугнул злых духов, и так же нас провожали, когда мы через десять минут покидали мою родную усадьбу в одном экипаже. Сердце мое неистово билось, разгоняя по венам ликование и безбрежную радость. В час заката, когда солнце, плавно погружаясь в море, дарило Эсфиру прощальные лучи, мы ступили под своды храма. Происходящее все еще казалось мне нежным сном, овеянным розово-золотистым ореолом закатного света. Пение хорала сливалось с молитвами главного жреца, сплетаясь с переливчатым и торжественным звоном, доносящимся с колокольни храма. Полумрак уходящего в ночь солнца развеивали сотни разномастных свечей серебряного и золотого цвета.

Я не раз наблюдала обряд помолвки в храме, и всегда мне казалось, что он идет неспешно и своим чередом, но когда теперь я находилась здесь в роли невесты, мне чудилось, что это прекрасный и стремительно пролетевший сон, согретый теплом храмовых свечей, хранящий тонкий и зыбкий аромат роз.

Соленый хлеб и сладкое вино как знак печали и радости, которые мы поклялись делить поровну, хотя Эрик все же постарался откусить большую часть лепешки, чем вызвал во мне волну нежности к нему. Всеобщая молитва о мире, любви и гармонии, вознесенная Богам нами и нашими близкими в священный час заката, пока его багряные отблески подсвечивали темнеющий небосвод. Все это словно убаюкивало мою надколотую когда-то душу и успокаивало ее, собирая меня по осколкам. Эрик практически не сводил с меня влюбленного взгляда, и в его искрящихся нежностью и безмолвной лаской глазах было столько одухотворения и ликования, что я впервые за несколько недель ощутила, как меня отпускает внутреннее напряжение, что застыло во мне, словно сжатая ледяная спираль, не давая вздохнуть в полную силу. В перерывах между молитвами Эрик наклонил голову ко мне и прошептал:

– Ты в этих одеждах напоминаешь мне яблоневый цвет в северных краях Эсфира, на который по весне небо уронило снег. Такая нежная, благоухающая и цветущая под белым покровом. Я не устаю благодарить Священный Союз за этот шанс для нас двоих.

Я посмотрела в его глаза, похожие на серо-голубой лед озера, пронизанный солнечным светом, и от его обволакивающего взгляда к моим щекам прилил румянец. Улыбнувшись ему в ответ, я подняла глаза к стеклянному потолку, через который в храм заглядывало февральское вечернее небо, на котором загорались первые звезды. Последние звуки молитвенных напевов вознеслись ввысь, где им откликался нарастающий серебряный колокольный