— Ах, Марица, не до тебя, не до тебя! — недовольно запыхтел маэстро. — Прошу тебя, дорогая, по…

— Но я соскучилась! — капризно объявила невидимая, но очень хорошо слышимая Марица. — И я хочу в…

— Тихо! — завопил несчастный маэстро. — Господа, господа! Остановите моего Гробуса и, клянусь Господом, равно как и Неведомой Супругой Его, мы поговорим!..

Некромант шевельнул пальцами. Ржавый топор вывалился из костяной ручищи скеленда — обладавшего, как оказалось, звучным именем Гробус — и шлёпнулся на камни. Сам же костяк застыл, где стоял, тупо уставившись на дело своих рук — искромсанную и почти сорванные с петель двери особняка.

— Чего уж там, — вздохнули наверху. — Поднимайтесь, что ли… Марица, накройся!

Изуродованные створки со скрежетом разошлись, скребя по полу оторванными полосами железа.

Засветились сами собой масляные лампы по стенам, освещая роскошно разубранный холл, со скульптурами в нишах, с колоннами красного мрамора, журчащей водой и пышными купами живых цветов. Жил маэстро явно на широкую ногу.

Хозяин встретил незваных гостей на первом жилом этаже. Лестница упиралась в дверь чёрного дерева, покрытую вычурной резьбой. Фесс пригляделся — и слегка оторопел, ибо вся резьба являла собой сплошь любовные сцены в весьма откровенном разрезе.

Отец Виллем что-то пробурчал насчёт разврата и богохульства.

Почтенный маэсто облачился в сине-бело-золотые одеяния и парадный остроконечный колпак, весь расшитый звёздами, кометами и планетами с человеческими лицами.

Лицо маэстро исчертили многочисленные морщины, острый крючковатый нос нависал над клочковатыми седыми усами. Подбородок покрывала щетина. Глаза, выцветшие и блёклые, уставились на явившихся.

В руках мэтр сжимал внушительного вида посох, с лиловым кристаллом в оголовке. Коричневое древко обвивала серебристая змея, клыки её удерживали на месте лиловый камень, слабо светившийся изнутри.

За спиной достойного чародея, сподвижника самого герцога Орсино, угадывался скуповато освещённый масляными лампами покой, богато украшенный шпалерами и высокими резными шкафами, где, судя по всему, теснились переплетённые в кожу инкунабулы.

— Маэстро Гольдони, — отец Виллем выпятил челюсть. — Святая Конгрегация имеет к вам вопросы, мэтр.

— К-какие ещё в-вопросы, святой отец? Мы здесь, в Армере, здесь у нас иные…

Голос монаха загремел, словно те самые трубы Господи, что возгласят последний час.

— Не отпирайся, гнусный еретѝк! Имел сношенья с личем ты, признайся! В своих ты преступлениях покайся, и грех твой будет…

Силы святые, отец Виллем, оказывается, силён в эпической поэзе, мелькнуло у некроманта.

При слове «лич» морщинистые щёки мэтра залила смертельная бледность.

— Какой лич?! Какой-такой лич? Я придворный чародей его милости виконта Орсино!..

— Твой виконт, — ласково сказал отец Виллем, — велел нам расследовать твои преступления, мэтр. В число коих входит и сношения с богомерзкой тварью, неживым колдуном. Ты помогал ему обустроить логово в катакомбах, ты снабжал его необходимыми ингредиентами, а он взамен помог тебе соорудить этого костяного стража. — Монах вдруг шагнул к старому магу, зашипел прямо в лицо: — Уже одного этого достаточно, чтобы отправить тебя в святую инквизицию!..

— П-помилуйте, святой отец, да ведь это же просто кукла… анимированный конструкт, такие умеют делать многие… просто чтобы отпугивать воришек…

— Маэстро, — усмехнулся отец Виллем, — много ли воришек, заходя к вам во двор средь бела дня, представляется Святой Конгрегацией?

— Именно так, именно так! — приободрился волшебник. — Вы и вообразить не можете, до чего дошла наглость этих негодяев!.. Вот Гробус и выскочил, тем более что вы, ах, зашли ко мне не слишком мирно!..

— Что поделать, если нам не захотели открывать, — пожал плечами монах. — Впрочем, довольно слов. Маэстро Гольдони, подтверждаете ли вы сношения со злокозненным личем, сиречь колдуном, продавшемся злу за обещанное ему бессмертное существование?

— Отрицаю! — быстро выпалил маэстро. — Ничего не знаю! Всё это интриги завистников и козни конкурентов!.. Ничего не стоит сфабриковать подложные улики, это известно, поскольку…

— Поскольку я сам так делал много раз, — подхватил отец Виллем.

— Да, то есть нет! Конечно же, нет!

— Так, значит, всё отрицаем? — зловеще осведомился монах.

— Всё отрицаю! Ибо невинен есмь! — гордо объявил чародей. — И иного ответа не будет!

— Оставайся с ним, сударь некромаг, — распорядился священник. — Попытается творить чары — пресекай силой оружия. Ты на службе Святой Конгрегации, помни об этом.

Некромант молча кивнул. Одно движение — и острие глефы почти упёрлось в складки морщинистой кожи на шее старого волшебника.

— А-а… н-ння… п-прошу вас… с-сударь… оружие ваше… оно очень острое…

— Очень острое, — кивнул Кэр.

— Во избежание случайностей…

— Во избежание случайностей — не шевелитесь.

В соседнем покое послышалась какая-то возня, а потом пронзительный визг. Маэстро задрожал.

— М-марица…

Отец Виллем вернулся. Перед собой он подталкивал согнувшуюся в три погибели девицу, курносую и с медно-рыжими волосами в накинутом плаще. Почему-то средь бела дня оная Марица облачена была в ночную сорочку.

Монах весьма уверенно заломил бедняге руку за спину.

— Это у вас что, маэстро? Ученица? Очень уж шустрая, колдовать пыталась, да недостаточно быстро. Пришлось её слегка того…

— А-а-а-атпустите! — заныла девушка. — Я, я, я… испугалась я!

— Покушение на слугу Святой Конгрегации, — ласково проговорил отец Виллем, — посредством обычного оружия альбо колдовских чар, особливо при выполнении оным слугой своих обязанностей, Церковью Господа нашего на него возложенных, карается публичным бичеванием альбо заключением в монастырь на хлеб и воду, по усмотрению отца-настоятеля или матери, покуда не сочтут они, что грешник или грешница достигли истинного раскаяния…

— И-и-и!..

— Не «и-и-и», а покайся, грешница.

— И! И! И!

— Оставь её, зверь!.. — фальцетом выкрикнул маэстро. Некроманту тоже стало несколько не по себе — мучить просто так девчонку?..

— Я думаю, — спокойно сказал монах, — что тебя, милочка, надлежит забрать к нам, в Святую Конгрегацию. Там, в уютной камере, снабжённой всем необходимым, как-то — решеткой для поджаривания, дыбой, а также…

Марица обмякла. Мэтр Гольдони затрясся, по щеке его покатилась слеза.

— Нет! Нет, не мучайте её, она ничего не знает!..

— А кто знает?