он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами» (Дан 7, 7). Как отмечает Струтман, «эллинистические империи были печально известны своей воинственностью. По сути они были собирающими дань военными организациями, чьи правители были связаны обязательством постоянно стремиться к территориальной экспансии и военной славе»[475]. По мнению А. Портир-Янг завоевание было универсальным принципом, на котором покоилась легитимность эллинистических монархов: «Цари эпохи эллинизма были в первую очередь военными лидерами; они непрерывно воевали <…> Воинский образ царя как храброго и могущественного воителя был центральным компонентом идеологии Селевкидов»[476].

Впоследствии принцип непрерывных завоеваний был положен в основу идеологии целого ряд христианских и мусульманских мировых империй. Так, имперская экспансия была важнейшей частью идеологии и практики христианского Рима во времена Юстиниана, ставшего инициатором целой серии завоевательных войн в Западном Средиземноморье, конечной целью которых было восстановление власти императора над отколовшимися западными провинциями и обеспечение господства православия на всей исторической территории Империи. Прокопий Кесарийский, описывая завоевательную политику императора Юстиниана, вкладывает в уста армянских послов к Хосрову следующие слова: «Всей земли мало этому человеку. Ему недостаточно властвовать над всеми людьми. Он помышляет о небе и рыщет в глубинах океана, желая подчинить себе какой-то иной мир»[477]. Разумеется, враждебно относившийся к Юстиниану Прокопий здесь прибегает к гиперболе, однако она хорошо отражает реальное восприятие империалистической политики Юстиниана многими современниками. Еще более последовательное выражение идеи непрерывной военной экспансии мы находим в концепции имперского джихада. В ней расширение «мира ислама», как в официальной ассирийской идеологии, трактуется как религиозная обязанность, причем у некоторых авторов эта обязанность распространяется не только на халифа, но и на каждого мусульманина. Непрерывные войны с целью все большего расширения империи были характерной чертой омейядского и османского Халифата. Как и в случае Ассирии и эллинистических царств, военная экспансия была настолько встроена в структуру этих государств, что ее прекращение сразу порождало внутренние проблемы и вело к ослаблению и постепенному распаду государства.

Как видно, идея универсальной империи в течение многих столетий была составной частью идеологии сначала языческих, а затем христианских и мусульманских монархов. Многие православные христиане или мусульмане-сунниты до сих пор ностальгируют по временам Византийской и Российской империи или арабского Халифата и мечтают об их возрождении. Они будут сильно удивлены если узнают, что идеология этих государств в конечном счете восходит к идеологии Ассирийской державы. Представление, согласно которому «один Бог на небе» соответствует одному властителю на земле, в течение многих веков было типичной имперской идеологией. Ашшур ассирийских царей, Ахура-Мазда Ахеменидов, Sol Invictus императора Аврелиана были характерными примерами главного небесного бога – покровителя всемирного царя уже в языческую эпоху. Более поздняя идеология Византийской империи, Сасанидской державы, Халифата, а в некоторые исторические периоды – Священной Римской империи и Папства в точности повторяет эту логику. Даже в нашу эпоху мы встречаем политиков, апеллирующих к этому принципу, в том числе таких одиозных деятелей, как Абу Бакр аль-Багдади, лидер организации, присвоившей себе название «Исламского государства». В книге Даниила подобные претензии подвергаются последовательной критике, разоблачаясь как пример гордыни, являющейся неотъемлемой чертой имперской идеологии.

Следует отметить, что наше современное понятие «гордыни» не вполне точно описывает то качество мировых империй и их царей, о котором говорил автор книги Даниила. Ход его мысли может стать понятнее при обращении к античным аналогиям указанных идей. Описываемая им гордыня мировых правителей находит близкую параллель в древнегреческом понятии ὕβρις, «хюбрис», которое на русский язык можно перевести как «гордыня», «наглость», «дерзость»[478]. В афинском законодательстве понятие «хюбрис» было тесно связано не просто с нравственной характеристикой личности, но и с реальными действиями: к этой категории причислялись многие случаи физического и сексуального насилия. Аристотель в «Никомаховой этике» связывает «хюбрис» с непреодолимым желанием, побуждающим действовать без учета прав и интересов других людей, законодательных норм и принятых нравственных устоев. Традиционно образом такого качества как «хюбрис» считалось поведение тиранов, притеснявших граждан и попиравших все существующие законы. В «Истории» Геродота в качестве образца этого качества выступает Камбис, изображенный им как тиран, терроризирующий покоренных им египтян и нарушающий религиозные законы как египтян, так и персов. Другим примером «хюбрис» оказывается Ксеркс. Его стремление покорить Европу и, воздвигнув мост через Геллеспонт, объединить Азию и Европу под своим господством, рассматривается Геродотом как пример гордыни, ведущей царя к неизбежному поражению. Важную роль играет и религиозная сторона этого понятия: «хюбрис» подразумевает игнорирование воли богов и неподчинение установленным им законам. Именно по этой причине в греческой мысли за ὕβρις всегда следует νέμεσις «немесис» – божественное возмездие, призванное поставить поведение человека в рамки установленных богами пределов.

Совершенно аналогичный ход мысли мы находим и в книге Даниила. Она изображает царей как лиц наиболее подверженных такому пороку как «хюбрис». Навуходоносор теряет разум в наказание за свою гордыню, выразившуюся в похвальбе построенным им Вавилоном (Дан 4, 27). По мысли П. Нисканена в данном случае мы имеем очень близкую параллель с приведенной Геродотом историей Креза, наказанного богами за то, что он возомнил себя счастливейшим из смертных[479]. Валтасар, приказавший принести на пир священные сосуды из иерусалимского Храма и пивший из них вместе со своими женами и наложницами, также совершает «хюбрис» по отношению к Богу Израиля, в результате чего мгновенно следует «немесис» – «в ту же самую ночь Валтасар, царь халдейский, был убит» (Дан 5, 30). Характеристика Антиоха Епифана в 11 главе книги Даниила – стремление «поступать по своему произволу» (Дан 11, 36), непочитание «отеческих богов» и оскорбление Бога Израиля (Дан 11, 36–37), агрессивность и расточительство (Дан 11, 24) идеально укладываются в традиционную парадигму описания такого качества как «хюбрис» в его наиболее крайней степени. Соответственно, автор книги Даниила ожидает «немесис», божественной кары, которой Антиох не может избегнуть (Дан 11, 45).

Мы можем заключить, что многовековая политика мировых империй является ярким проявлением такого качества как «хюбрис». Самопревозношение себя как сакральных правителей, претензии на всемирное господство, введение одних религий в качестве обязательных и запрещение других, ведение крупномасштабных войн, массовые перемещения населения, превращение свободных людей в рабов царя и имперской аристократии – все это может быть охарактеризовано как «хюбрис», сочетание гордыни с нарушением естественных прав человека и законов Бога. Соответственно, в конце концов за «хюбрис» следует «немесис», возмездие, выразившееся в крушении всех мировых империй и уничтожении самодержавной, имперской формы господства в человеческом обществе.

Книга Даниила противопоставляет всемирный суверенитет Бога всемирной власти мировых империй. Но, как видно, именно мировые империи зачастую апеллировали к себе как к легитимным представителям Бога на земле. Так в