щеки. Приам поспешил к главным воротам – он пытался открыть их, чтобы броситься к сыну, но стража его не пустила. По всей стене, на которой собрались наблюдавшие за битвой троянцы, слышались вой и рыдания.

Андромаха сидела во дворце за своим станком, ткала цветы на алом полотне, которое должно было стать плащом. Она как раз приказала служанкам согреть воды для вечернего омовения Гектора, когда до нее донеслись отчаянные вопли и стенания. Сердце ее окаменело. Андромаха кинулась к Гекубе, и надо же ей было оказаться на стене ровно тогда, когда голова ее мужа билась о камни в пыли, мотаясь позади колесницы Ахилла. Из-за того, что челюсть после смерти отвисла, рот его распахнулся, будто он силился что-то крикнуть.

– О, Гектор! – зарыдала Андромаха. – Лучше бы нам обоим и вовсе не рождаться на свет! Теперь ты летишь в Аид, оставив сына без отца. Больше не усадишь ты бедного нашего Астианакта на колени и не станешь угощать самыми лакомыми кусками со стола – теперь тебе кормить только псов и червей…

Уже в сумерках домчался Ахилл до греческого стана. Отвязав тело Гектора от колесницы, он поволок его к погребальному ложу Патрокла, надеясь порадовать этим зрелищем дух погибшего друга. А потом ушел бродить по берегу, оплакивая того, кто был ему ближе брата. Когда же он наконец повалился на песок и заснул, ему явился призрак Патрокла – такой же статный красавец, как при жизни.

– Ты забываешь обо мне, Ахилл, – сказал он своим прежним, таким знакомым голосом. – Если ты действительно любишь меня, сожги меня поскорее, чтобы я сошел наконец в царство Аида. Другие тени не дают мне перейти огромную реку, отделяющую мир живых от мира мертвых, и я брожу неприкаянно по ее мглистым берегам. Сожги мое тело, уложи мой прах в золотую амфору, которую подарил Дионис твоим родителям, – однажды в нее ляжет и твой прах. И тогда мы останемся вместе даже после смерти.

Ахилл потянулся обнять Патрокла, но призрак застонал протяжно и растворился в воздухе, словно дым. Ахилл проснулся, изумляясь тому, что друг и после смерти остается прежним.

Когда наступило утро, Ахилл начал исполнять просьбу Патрокла. Мулы везли дрова для огромного погребального костра, на котором покоилось тело героя. Каждый из воинов возлагал на него прядь своих волос, укрывая тело, словно одеялом. Ахилл срезал прядь, которую ему не стригли с рождения, – он намеревался когда-нибудь принести ее в жертву реке, которая текла через Фригию. Но теперь, понимая, что реку эту он больше не увидит, отдал прядь Патроклу.

Затем он перерезал горло собакам и коням Патрокла, а также тем двенадцати троянским мальчикам, которых захватили в плен греки, и уложил их всех на погребальный костер, чтобы не одиноко было там духу покойного. Когда все это поглотил огонь, а потом догорающее пламя утихомирили вином, греки устроили погребальные игры в честь павшего. И все равно Ахилл каждый день оплакивал погибшего друга и каждый день, привязав тело Гектора к колеснице, таскал его по земле вокруг могилы Патрокла.

Боги хранили несчастный труп, оберегая его от тлена и защищая от палящих лучей солнца. Но на тринадцатый день они единодушно решили, что его пора возвращать в Трою для погребения. Фетида велела Ахиллу позволить Приаму выкупить тело сына, и Зевс отправил Ириду передать Приаму, чтобы ступал к шатру греческого героя. Ирида нашла Приама во внутреннем дворе царского дворца, в окружении оставшихся сыновей. Обезумевший от горя старец перемазался фекалиями, но, услышав послание Ириды, вымылся и надел чистую одежду. Велев сыновьям подавать запряженную мулами повозку, он поспешил с вестями в покои жены.

– Ты спятил? – спросила Гекуба, когда он изложил ей свой замысел. – Как можно вверять свою судьбу человеку, который только и делает, что расправляется с нашими сыновьями? Он и тебя прикончит, Приам! О, с каким наслаждением впилась бы я в печень Ахилла и рвала бы ее зубами в клочья!

– Я не могу не пойти, Гекуба, я должен! Мне велели боги. Никто не знает, когда придет его срок; если мне уготовано пасть от руки Ахилла, по крайней мере я лягу рядом с телом Гектора.

И Приам повез в греческий лагерь богатые дары – золото, оружие и наряды тончайшей работы, сотканные его дочерями и невестками. На половине пути ему повстречался стройный юноша с жезлом, странно поблескивавшим в сумерках, словно вокруг него обвивались две змеи. Незнакомец проводил Приама до греческого стана, а там смежил сном глаза часовых, распахнул перед повозкой старца ворота и прошагал рядом с ней до самого шатра Ахилла. А потом заговорил.

– Я Гермес, – возвестил он. – Я послан моим отцом сопровождать и охранять тебя, Приам. Войди в шатер Ахилла и обратись к нему как проситель.

Приам повиновался. Простершись на земле перед греческим героем, он обхватил его колени и стал целовать мозолистые руки, от которых гибли его сыновья.

– Сжалься надо мной, Ахилл, – взмолился он. – Подумай о своем отце, который, как и я, влачит свою старческую жизнь в разлуке с любимым сыном. Но у Пелея еще есть надежда увидеть тебя живым, а у меня теперь всех надежд – оплакать сына как подобает и дать ему достойно сойти в Аид. Прими выкуп, который я привез, молю тебя, и отдай мне тело сына.

Ахилл подивился, как такой дряхлый старец отважился приехать в греческий лагерь, и у него защемило сердце при мысли о собственном отце, находившемся сейчас так далеко. Ахилл и Приам зарыдали – каждый думал о тех, кого потерял, и о тех, для кого он сам вскоре станет утратой.

– Довольно нам лить слезы, царь, – произнес наконец Ахилл, – слезами горю не поможешь. У Зевесовых чертогов стоят две урны – одна полна горя и бед, другая – радостей. Если Зевсу ненавистен смертный, он черпает ему только из первой урны. Если смертный Зевсу нравится, он черпает из обеих. Но ни одному человеку – даже моему отцу, взявшему в жены богиню, – Зевс не черпает из одной лишь второй урны. Такова жизнь. А теперь пусть внесут сюда твой выкуп, и я отдам тебе тело сына.

Пока переносили из повозки дары, рабыни Ахилла бережно омыли и умастили тело Гектора, чтобы Приам не видел его ран, завернули в льняной саван и уложили в повозку, под покрывало тонкой работы. После этого Ахилл пригласил Приама отужинать.

– Даже Ниоба ела, когда оплакивала своих детей, – напомнил он безутешному царю. – Аполлон с Артемидой истребили их всех, чтобы наказать Ниобу за похвальбу – якобы она лучшая мать, чем Лето, – и девять дней ее дети лежали непогребенными во дворце. Однако Ниоба не забывала есть, даже рыдая. И мы с тобой должны подкрепить силы, хоть мы и раздавлены горем.

Поужинав, Приам попросил остаться на ночлег, чтобы утром вернуться в Трою. Ахилл приказал устроить ему ложе у входа в шатер – удобное, с мягкими овечьими шкурами и теплыми одеялами. Но не успел Приам сомкнуть веки, как рядом с ним вновь появился Гермес.

– Вставай! – заговорил он настойчиво. – Скорее! Ты щедро заплатил за тело Гектора, подумай, сколько придется заплатить оставшимся твоим сыновьям за тебя, если Агамемнон или кто-нибудь еще из греков увидит тебя здесь и захватит в плен. Уйдем сейчас, под покровом темноты.

Бог и царь выбрались из греческого лагеря незамеченными и двинулись к Трое. Только на рассвете, когда они переправились через Скамандр, Гермес с чувством выполненного долга вернулся на Олимп.

{118}

Гибель Ахилла и Аякса

Ахилл спросил Приама, сколько дней нужно троянцам, чтобы похоронить и оплакать Гектора. Приам попросил одиннадцать – все это время Ахилл, как и пообещал, удерживал греков от битвы. Девять дней из этого срока троянские мулы и волы возили дрова для погребального костра Гектора. На десятый день уложили троянцы тело героя на костер вместе с дарами, призванными скрасить ему уход. И когда наконец зажгли огромную пирамиду, пламя взметнулось до небес. Потом собрали троянцы