Его душа выпорхнула из тела, и оно обмякло, но Гектор все равно ответил:

– Посмотрим! Может, это я убью Ахилла, а не он меня.

Поставив ногу на грудь поверженного Патрокла, Гектор одним рывком выдернул из его тела свое копье.

{116}

Ахилл и Гектор

Греки бросились отбивать тело Патрокла и его великолепные доспехи, но Гектору удалось захватить их, и он с удвоенным рвением продолжил сражаться, предвкушая, как выставит голову поверженного врага на колу перед городом, а остальное бросит псам. Много часов обороняли греки тело, но унести его с поля не могли – тогда они отправили гонца сообщить Ахиллу, что Патрокл убит, и умолять его о помощи.

Услышав ужасные вести, Ахилл посыпал голову пылью и принялся молотить кулаками по земле. Он выл и стенал так горько, что его услышала даже Фетида в морской пучине. Она вышла из моря, села рядом с сыном и, ласково обхватив ладонями его лицо, посмотрела ему в глаза:

– Ахилл, ты сам знаешь, что вершительницы судеб постановили: если ты убьешь Гектора, ты и сам встретишь смерть здесь, вдали от дома. И раз нельзя погасить сжигающую твое сердце жажду мести за друга, мне остается только принять неизбежное и приготовиться к грядущему горю. Только не иди в бой безоружным, я попрошу Гефеста, которого я нянчила, когда родная мать вышвырнула его в море, выковать тебе новые доспехи.

И Фетида вознеслась на Олимп, где устроил себе кузницу Гефест.

Ахилл же тем временем прошагал к границе греческого стана и, взревев во всю мощь своих легких, вселил ужас в сердца троянцев, отгоняя их от тела Патрокла. Греки унесли тело в шатер Ахилла, омыли от запекшейся крови, умастили и завернули в тонкий лен – теперь его можно было класть на погребальный костер. Но Ахилл отказывался сжигать его, пока Гектор не заплатит жизнью за его смерть. Фетида, сжалившись над несчастным телом, влила в него божественную амброзию и нектар, чтобы в ранах не завелись трупные черви. А потом вновь обратилась к сыну:

– Прежде чем отправиться в бой, дитя мое, ты должен будешь сплотить греков, поэтому забудь свой гнев на Агамемнона. Созови собрание, и пусть все видят, что вы с ним помирились.

Ахилл послушался и, походив по берегу, созвал всех к шатру.

– Как мне жаль, Агамемнон, – начал он, когда все собрались, – что Артемида не лишила Брисеиду жизни прежде, чем я разграбил ее город и захватил ее в плен! Из-за нее мы ополчились друг на друга, из-за нее обрекли на гибель множество греков. Пора нам положить конец никчемной ссоре.

– Я приношу свои извинения, Ахилл, – ответил Агамемнон, – однако в действительности винить нужно не меня, а Зевса, Рок и эриний, прокравшихся ко мне сквозь туман и смутивших мой разум. Как может смертный противостоять таким силам? Заблуждение – дочь Зевса, она парит над полем боя и сеет безумие на нас всех. Но в знак того, что я сожалею, прими все те подарки, которые я обещал вчера, и Брисеиду в придачу.

Убедившись, что дары и Брисеиду доставили к его шатру, Ахилл начал готовиться к бою. Он облачился в новые сияющие бронзой, оловом, серебром и золотом доспехи, принесенные матерью от Гефеста. Особенно прекрасен был новый щит, на котором Гефест изобразил все существующее в мире. Созвездия взирали с небес на браки и ссоры, суды и войны. Мужчины уходили на битву, а жены и дети смотрели им вслед с городских стен. Разбойники подстерегали в засаде играющих на свирели пастухов, собираясь прикончить их и угнать отару. Смерть уже волокла одного человека за ноги и тянула костлявую руку к другому. Пахари шли за плугом, мужчины и женщины собирали виноград с обильно усеянных гроздьями лоз. Показал Гефест и площадку для танцев, которую Дедал соорудил когда-то для Ариадны, – там кружились в хороводе ловкие юноши и прекрасные девушки. Все это великолепие опоясывал Океан, бурливший вдоль кромки щита.

Насмотревшись на это чудо, Ахилл подошел к своей колеснице и заговорил с бессмертными конями, прося их беречь его на поле боя получше, чем Патрокла. Ксанф склонил голову так низко, что грива стала мести по земле.

– Ахилл, – ответил он, – не наша вина, что Патрокла убили. Его смерть – дело рук Аполлона. В этот раз вывезем мы тебя с поля брани живым, но берегись: уже сейчас Рок, один из богов и один из смертных готовят гибель и тебе.

– Что толку стращать меня, Ксанф? – сказал на это Ахилл. – Я и так знаю, что мне суждено умереть здесь. Но до тех пор я уложу в эту землю побольше троянцев.

Он взошел на колесницу и погнал на равнину.

Битва была жаркой. Один Ахилл истребил столько, что великий Скамандр вышел из берегов, запруженный телами убитых, которые скидывали в воду. Взревев, словно рассвирепевший бык, река захлестнула Ахилла и понесла, кружа в водоворотах вместе с телами тех, кого он сразил. Там бы он и утонул, если бы Гефест не поджег реку и не выпаривал ее до тех пор, пока Скамандр, сдавшись, не выпустил Ахилла.

На исходе дня грекам наконец удалось отогнать троянцев под стены города. Приам велел ненадолго открыть ворота, чтобы впустить отступающее войско, однако Гектор отказался бежать в укрытие, намереваясь договориться с Ахиллом о перемирии. Но, когда они встали лицом к лицу, Гектор задрожал от зловещего сияния, которое излучали выкованные Гефестом доспехи. Он повернулся и бросился бежать. Ахилл пустился за ним.

Три круга обежали они вокруг стен Трои – один великий герой мчался прочь от героя еще более великого, а боги смотрели на них во все глаза. Когда они зашли на четвертый круг, Зевс вынул золотые весы и уравновесил мерцающие чаши. На одну он положил жребий Гектора, а на другую – Ахилла. Чаша Гектора камнем ухнула вниз. В тот же миг Афина слетела к Гектору в обличье его брата Деифоба и призвала его развернуться и сразиться с греческим героем.

Гектор, ничего не заподозрив, послушался.

– Ахилл! – воскликнул он. – Одному из нас придется сейчас убить другого. Давай поклянемся всеми богами, что уцелевший выдаст тело погибшего его соратникам, чтобы его оплакали и похоронили как положено. Уговор?

Ахилл смерил взглядом противника, стоящего перед ним в доспехах, которые еще накануне носил Патрокл, а до того он сам, а до того его родной отец.

– Уговор? – выплюнул он. – Какие могут быть уговоры между людьми и тварями?

Он вонзил копье в самое слабое место доспехов, которые знал как никто, – между ключицей и горлом. Острие проткнуло шею Гектора насквозь, но не задело трахею, и троянец мог еще какое-то время говорить.

– Заклинаю тебя твоей собственной жизнью и жизнью твоих родителей, не бросай мое тело псам! – прохрипел Гектор. – Прими выкуп, который принесет мой отец, чтобы соотечественники могли предать меня огню. Дай мне сойти в Аид, или я навлеку на тебя проклятие богов!

– Да я зубами с тебя мясо сдеру и проглочу, не жуя! Даже если твой отец принесет мне столько золота, сколько весишь ты сам, не верну я твое тело!

– Своей свирепостью гневишь ты богов, Ахилл! Ничего, Парис и Аполлон отомстят за меня, и ты падешь у Скейских ворот, – выдавил Гектор.

На этих словах глаза его заволокло мраком, и душа отлетела. Ахилл, сорвав с тела Гектора доспехи, позвал товарищей поглумиться над поверженным врагом. Когда каждый пронзил павшего копьем, Ахилл проколол ему сухожилия, продел в отверстия ремень и привязал тело за ноги к своей колеснице, чтобы голова Гектора билась о камни, когда Ахилл погонит коней обратно в лагерь, и прекрасные темные кудри троянца извалялись в пыли.

{117}

Ахилл и Приам

Родители Гектора наблюдали все это с городских стен. Когда копье Ахилла пронзило шею Гектора, Гекуба завопила и принялась царапать себе