Шрифт:
Закладка:
377
Подробное обсуждение реакции Мора на протестантскую литературу содержится в книге Джеймса Симпсона (Simpson J. Burning to Read. English Fundamentalism and its Reformation Opponents. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2007).
378
См.: Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 300–301. В таком виде они должны были ехать от Тауэра до Чипсайд-Кросс, а лондонцы были «обязаны забрасывать их гнилыми фруктами и навозом» (Ibid.).
379
Marius R. Thomas More. A Biography. Р. 395.
380
В связи с этим Мариус замечает, что «именно его смерть сделала его жизнь по-настоящему важной и вызвала к жизни биографии, которые сформировали устойчивый образ этого человека в истории Англии» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. XIV).
381
Стивен Гринблатт убедительно написал о «самоформировании» Мора (Greenblatt S. Renaissance Self-Fashioning: from More to Shakespeare). Но данная проблема всплывает практически во всех его современных биографиях. Мариус даже высказывает некоторое раздражение постоянной работой Мора над своим публичным образом: «Он чувствовал себя на сцене, поэтому начинаешь уставать от его корыстного желания создать собственный имидж» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. 518–519).
382
В своих наблюдениях по поводу «Диалога утешения» Питер Акройд делает схожее замечание: «Половина его усилий приходится на то, чтобы удержать себя от стремления к такой смерти. Действительно, в „Диалоге“ он часто упоминает тех, кто страдает от духовной гордыни или вводится в этот ужасный соблазн самим дьяволом» (Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 372).
383
Возможно, эта необходимая осмотрительность объясняет, по крайней мере частично, некую тайну, которая до сих пор окутывает мученичество Мора. Ни его современники, ни последующие поколения до конца так и не поняли мотивов Мора. Как сказал Мариус: «Что это за мученик, который не дает убедительного и ясного объяснения причин своего мученичества?» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. 470).
384
Это как минимум странно: если клятва была чем-то, что принесло бы ему «вечное проклятие» в случае ее принятия, то почему он ничего не возразил, когда люди, о которых он искренне заботился, присягнули?
385
См.: Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 362.
386
Когда один из современных биографов Мора, Мариус, задается вопросом о том, насколько Мор «был готов… смириться с новым браком короля», то обнаруживает, что «достаточно» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. 455).
387
More Th. The Correspondence of Sir Thomas More. Р. 553.
388
См.: Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 360–361.
389
Как замечает Гринблатт, «Мор не предполагает, что он повторно воспроизводит пережитое Иисусом, подражая Христу, а считает, что, по великой щедрости Своей, Христос уже сыграл ту роль, которую теперь должен играть Мор» (Greenblatt S. Renaissance Self-Fashioning: from More to Shakespeare. Р. 72).
390
More Th. A Dialogue of Comfort against Tribulation. Р. 233.
391
Наблюдается рост литературы о мученичестве и воспоминаний о них. Среди последних примеров работ на данную тему можно назвать следующие: Boyarin D. Dying for God: Martyrdom and the Making of Christianity and Judaism; Castelli E. Martyrdom and Memory. Early Christian Culture Making; Khosrokhavar F. Suicide Bombers Allah’s New Martyrs.
392
«Люди становятся мучениками только потому, что их таковыми делают другие… Мученики являются образчиками для тех групп, которые передают и читают посвященные им тексты. Фигуры мучеников играют важную роль в процессе формирования самоидентичности» (Henten J. W. van, Avemarie F. (eds.). Martyrdom and Noble Death: Selected Texts from Graeco-Roman, Jewish and Christian Antiquity. Р. 7).
393
Как отметил один исследователь, «при всех своих религиозных и богословских коннотациях» мученичество является «по сути публичным, политическим представлением» (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 10).
394
«День казни мучеников часто называют днем их рождения» (Henten J. W. van, Avemarie F. (eds.). Martyrdom and Noble Death: Selected Texts from Graeco-Roman, Jewish and Christian Antiquity. Р. 110, n. 107).
395
Лейси Болдуин Смит делает подобного рода замечание. Он считает, что Сократ превратился в такого великого мученика именно благодаря своим «актерским» способностям: «Мученичество… требует ведущего актера с выдающимися способностями и решительностью. И Сократ… оказался превосходным исполнителем» (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 31).
396
Как говорит Смит, сократовское «чувство времени и инстинкт находиться в центре внимания редко приходили к консенсусу» (Ibid. Р. 26).
397
В своей книге (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World) Смит помещает Сократа — публичного деятеля в сердце Сократа-философа-мученика. Для меня это одна из самых глубоких идей всей книги.
398
Смит пишет: «Все выглядело так, как будто Сократ одновременно писал, направлял и разыгрывал действо космических масштабов, в котором он был единственным актером. Даже бог не мог получить немую роль» (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 34).
399
См. также, что Эмили Уилсон пишет по этому поводу: «Сократ Платона необычен по многим причинам, и не в последнюю очередь благодаря своему отношению к собственной смерти. Он способен, возможно, больше, чем любой другой персонаж литературы до или после него, взять под контроль смерть, овладеть ею и рассказать всю историю своей собственной жизни, включая ее конец» (Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 101–102).
400
Как отмечает Эмили Уилсон, «Федон» «предлагает нам картину идеальной смерти. Сократ умирает с мужеством, полностью контролируя себя, спокойно, в окружении своих друзей. Он показывает нам, что смерть — друг мудрого человека» (Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 104).
401
Говоря о последних минутах Сократа,
