поставили меня в связи с этим делом. Б[ернгардту] со стороны китайцев вообще нечего бояться. Единственная опасность заключается в том, что у А. могли быть найдены данные, которые бы подробно говорили обо мне или Б. <…> Насколько это соответствует правде, не могу судить». Но к нему были и другие претензии.

Когда принималось решение об отзыве «Рамзая» и ликвидации его резидентуры в Японии, начальником 7-го, японского, отделения разведки РККА являлся Михаил Кириллович Покладок. Помощь в анализе работы Зорге начальнику японского отделения оказывал его заместитель Михаил Иванович Сироткин. Анализируя деятельность «Рамзая» в Японии, Покладок, уже после прибытия резидента в Москву, сделал следующие выводы:

«1. Работа Рамзая не может быть признана хорошей. Не всегда имелось серьезное отношение к разработкам. Использовались преимущественно легальные материалы.

2. Крайне плохо использовались связи с иностранными кругами (если они были на самом деле).

3. Подготовка Рамзая для самостоятельной работы не достаточна, необходимо ее значительно повысить»[346].

Покладок был не в восторге не только от результатов работы Зорге, но и от его личности. 5 августа он составил письменные «Впечатления о Рамзае»: «Несколько встреч, которые я имел с Рамзаем, произвели на меня не совсем хорошее впечатление, остающееся и сейчас и нисколько не рассеивающееся. Крайне импульсивный, подвижный, разговорчивый и в то же время скрытный, он представляется мне неискренним и каким-то двойственным человеком, что-то не договаривающим. В разговорах и жестикуляции много показного и актерского; его беспокойные, непрерывно бегающие глаза не останавливаются долго на посреднике (так в тексте. – А. К.) и не располагают к себе… Но это личное впечатление может быть и ошибочным, хотя я лично побоялся бы довериться Рамзаю в ответственный момент, [не знаю] почему, но я ощущаю в себе большое недоверие к нему…

Теперь более точные и конкретные факты:

1) Рамзай весьма слабо знает политическую и экономическую обстановку в Японии, является, в известной мере, дилетантом.

2) Агентурная обстановка в Японии усвоена им тоже недостаточно хорошо, во всяком случае, он ничем не помог нам в этой нами еще не достаточно изученной отрасли.

3) Его связи с иностранными военными и дипломатическими кругами использованы им слабо, что подчеркивает довольно прохладное отношение к делу, а фотографирование и пересылка нам легальных материалов говорит об отсутствии глубокого критического анализа и достаточного знания имеющихся в Японии и попадающих к нему материалов.

4) Резко выраженные элементы болезненного самолюбия и самомнения не всегда позволяют ему до конца выслушать чужое мнение, а отсюда большая доля верхоглядства, если учесть и замечания предыдущих строк.

Выводы:

1) До посылки на работу за рубеж Рамзай нуждается в тщательной и серьезной проверке.

2) Необходимо дать серьезную подготовку Рамзаю, без чего его деятельность не дает нужного [результата].

3) Точно установить сферу его деятельности»[347].

Сегодня уже мы, анализируя записки Покладока, можем сказать, что этот человек, не имевший практического опыта нелегальной работы в Японии (как и Отт, он служил некоторое время там в качестве офицера-стажера при одной из воинских частей и тоже был замечен и выдвинут после этого на руководящую должность в разведке), не понял особенностей, которые пришлось учитывать Зорге. Не было сделано даже попытки рассматривать полуторагодовалое пребывание «Рамзая» в Токио как период подготовки резидентуры, глубокого внедрения резидента в японскую среду. Покладок исходил из принципа «дай здесь и сейчас», не желая понимать масштаба и особенностей именно нелегальной работы. При этом его требования были явно завышены. Интересно, что, написав резко отрицательную характеристику, он сделал в целом правильные выводы: если в отношении разведчика имелись хоть какие-то сомнения, его необходимо было проверить, ему надо было точно указать сферу его деятельности с учетом имеющихся наработок и, наконец, организовать дополнительную подготовку. Со всем этим трудно спорить, вот только… только дальше снова все пошло не так.

13 августа, через неделю после подписания справки на «Рамзая», начальник Четвертого управления Урицкий утвердил «План работы резидентуры тов. Рамзая». Основной задачей в нем значилось постоянное информирование Москвы о военных мероприятиях японцев на основе имеющихся у Зорге связей, а также налаживание радиосвязи с Владивостоком, чего до сих пор так и не удалось добиться. Еще одна главная задача: «…направить все свое внимание на конкретные мероприятия по подготовке войны против СССР…»[348] В плане были детализированы конкретные задания, разработан маршрут возвращения в Японию, схема организации связи и повторной легализации под тем же прикрытием – немецкого внештатного журналиста – фрилансера. При этом никаких упоминаний о «Шанхайской угрозе» в документе не было – о причине, по которой резидентура едва не была ликвидирована, все в одночасье будто бы забыли. Стоит ли говорить, что никакую дополнительную проверку и никакой дополнительной подготовки Зорге не проходил. Центру позарез нужна была информация из Японии, отношения с которой развивались из рук вон плохо и в любой момент могли привести к войне. Никто, кроме «Рамзая», такую информацию дать не мог, и 16 августа 1935 года Зорге срочно вылетел самолетом из Москвы в Голландию. Более того, приказом наркома обороны Союза ССР «тов. Зонтер Ика Рихардович» за успехи в службе был награжден именными золотыми часами, а Покладок на время оставил свои претензии при себе[349].

Бруно Виндт («Бернгардт») остался в Москве – его, так и не сумевшего организовать радиосвязь из Токио, решили заменить давним знакомым Зорге по Китаю – Максом Клаузеном.

22 сентября Покладок представил рапорт о Зорге на имя начальника восточного отдела, в котором повторил свои сомнения относительно честности «Рамзая», его способностей как разведчика, дополнительно обратил внимание на «его широкий образ жизни», что было справедливо, и резюмировал, но уже совсем несправедливо: «У меня сложилось впечатление, что Рамзай относится к числу лиц, любящих хорошо пожить, ни в чем себе не отказывая и не очень усидчиво и серьезно работая; довольно поверхностный по своей подготовке и несколько легкомысленный по своему характеру, при присущей ему скрытности, едва ли сможет он принести большую пользу и в будущем потребует над собой самого бдительного наблюдения и твердого руководства»[350].

Начальник отдела Карин справедливо задал автору доклада встречный вопрос: о чем тот думал, когда принял решение о возвращении Зорге в Токио? Ответ был по-армейски незатейлив: «Я был в госпитале 13.8—26.8.35» – очевидно, Покладок «забыл» помешать отправке Зорге. Точно так же он забыл оформить поступление «Зонтера» на службу в Четвертое управление: награжденный золотыми часами, Зорге думал, что числится там в распоряжении, но на самом деле его работа в советской разведке так никогда и не была оформлена официально.

Глава двадцать шестая

Письма издалека

Рихард Зорге прибыл в Москву в конце июля 1935 года. 27 июля, заполняя служебную анкету в Четвертом управлении, в графе, раскрывающей семейное положение, он записал: «женат – Максимова Екатерина Александровна».