Сэр Маннингс, расцеловав Клару в обе щеки, провозгласил, что она потрясающая красавица, и заявил, что, если бы она была лошадью, он непременно написал бы ее портрет, сделав ее бессмертной. Клара рассмеялась.

– Только ты ведь не любишь современное искусство, верно, старушка?

– Я совершенно не разбираюсь ни в каком искусстве.

– Эх, если б я был лет на пятьдесят моложе, я бы непременно научил тебя всему, что необходимо знать и о лошадях, и о живописи!

– Не уверена, что мне так уж необходимо все это знать.

И тут сэр Маннингс, перекрывая громкую музыку, объявил на весь зал:

– Он тебя не достоин!

Подобное заявление, пожалуй, было несколько неуместным на праздновании помолвки, но сэр Маннингс ничуть не смутился, и Клара даже подумала: Уж не пьян ли он?

– Джулиан – хороший человек, – с некоторым напряжением возразила она. – Возможно, мы с ним действительно очень разные, но, по-моему, можем вместе составить замечательную команду.

– Джулиан гроша ломаного ни за кого не даст, для него существует только он сам, любимый, а на остальных ему плевать, – холодно промолвил сэр Маннингс и прибавил: – А теперь я, пожалуй, домой пойду. Сделаю несколько набросков, пару жеребят нарисую.

Когда Джулиан в следующий раз ее отыскал, Клара сказала:

– Мне нужно вернуться домой. – Она, правда, обещала сестре Грейс вернуться в одиннадцать, но у нее что-то совсем разболелась голова – и от бесконечного «циркулирования», и от слов, сказанных сэром Маннингсом. Слова были недобрые. И несправедливые.

– Да никуда твои дети не денутся, все там будет в порядке. – Клара только сейчас осознала, что Джулиан, оказывается, изрядно пьян. Он грубым собственническим жестом обхватил ее за талию и закружил в танце, и она была вынуждена подчиниться, заметив, что люди – в частности, Гаррарды – на них смотрят.

– Ты прямо как та старушка, что жила в башмаке и просто не знала, что ей делать со своими многочисленными детьми-пальчиками… – Он и раньше часто вспоминал эту детскую сказочку, и Клара кивнула: пусть говорит, что хочет. – Это же наш с тобой праздник! – упрекнул ее Джулиан, она и с этим согласилась:

– Да, конечно, я знаю.

Хотя это был совсем не ее праздник; это был праздник Джулиана, а она была для него всего лишь аксессуаром и далеко не самым блестящим.

– Ты выходишь за меня замуж, моя дорогая. Тебе больше не нужно так беспокоиться об этих детях.

– Мы же договорились, Джулиан. Пожалуйста, не начинай все снова.

– Этот твой Питер…

– Я знаю, что ты его не любишь.

– А что там любить? Да и все они просто маленькие дикари, грязные, сопливые и отвратительные.

Клара даже рассмеялась от растерянности, не сразу сообразив, что Джулиан говорит совершенно серьезно.

– Они совсем не такие, Джулиан! Они очень милые маленькие существа, просто им нелегко пришлось. Жизнь их всех ужасно побила. Просто трудно поверить, какие тяжкие испытания выпали на их долю.

И перед глазами у нее вдруг предстали, точно некое лоскутное одеяло, истории из отчетов о ее детях, об их семьях, об умерших или пропавших родителях, о насилии, об их вечной неуверенности; очень редко у них в жизни появлялся человек, который хотя бы изредка их целовал. Но куда чаще – и это было куда тяжелее – такого человека у них не было.

– Почему ты, кстати сказать, так невероятно к ним привязалась?

– Любой к ним привязался бы, если бы проводил с ними много времени.

– Я бы, например, никогда к ним не привязался. Грязные мальчишки и девчонки. Да их всех следовало бы пустить в расход. Горевать по ним точно никто не стал бы. – И Джулиан изобразил, будто стреляет из ружья: прицеливается и нажимает на спусковой крючок… – Я бы, например, с удовольствием это сделал, если бы ты захотела.

Глава тридцатая

На следующий день Джулиан перед ней извинился и преподнес букет примул. Он, казалось, вообще не был способен сказать «извини» без букета цветов. Кларе он объяснил, что ни черта не помнит о вчерашнем вечере, начиная часов с девяти. Должно быть, съел что-то не то. А после полуночи и вовсе старался далеко от уборной не отходить.

Ну и прекрасно, – со злорадством подумала Клара, – пусть это послужит тебе уроком.

– Неужели я действительно вел себя так ужасно?

– Да, Джулиан, действительно.

Они сидели на веранде «Рейлуэй Армз», и полуденное солнце так приятно пригревало, что Клара даже подол юбки приподняла, позволяя солнечным лучам сквозь тонкие чулки добраться до ее ног. Бандит улегся с ней рядом, уютно привалившись к ее бедру. Сегодня она явно предпочитала общество Бандита, и Джулиан это понял.

И вдруг схватил ее за руку, словно опасаясь, что она может встать и уйти. И все крутил обручальное кольцо у нее на пальце, и все заглядывал ей в глаза, неловко вытягивая шею и наклоняясь то вправо, то влево. Клара никак не могла понять, то ли он в самом деле раскаивается, то ли просто делает вид. Впрочем, этот новый, раскаивающийся, Джулиан ей нравился. В кои-то веки она отчетливо чувствовала собственную власть над ним.

– Наверное, я слишком много пью, – сокрушенно заметил он.

В данный момент он тоже пил – виски, – но Клара решила, что невежливо было бы указать ему на это.

– Неужели ты думаешь, что все дело в том, что ты многовато выпил?

– Я вообще собираюсь с выпивкой завязывать. Тебе ведь это, наверное, пришлось бы по вкусу?

А Клара думала: переменится ли жестокое отношение Джулиана к ее детям, если он «завяжет с выпивкой»? Вряд ли. Она, во всяком случае, сильно сомневалась. Он, может, толком и не помнит, что вчера ей наговорил, но она-то, к несчастью, помнит о вчерашнем вечере все, начиная с разговора с сэром Маннингсом, который сказал, что Джулиану на всех плевать, и до той дикой злобы, что вспыхнула в глазах Джулиана, когда он заговорил о Питере. Ее отец наверняка сказал бы, что Джулиан «одержим дьяволом».

– И потом, этот Совет слишком многого от тебя требует. На тебя одну взвалили слишком много забот.

Джулиан пытался приписать ей роль мученицы, считая, видимо, что ей не очень-то и нравится быть воспитательницей в детском доме. Он так и не понял, как сильно она переменилась с тех пор, как впервые встретилась с ним в саду; тогда она была готова вот-вот сломаться и вся дрожала от нервного напряжения и страха. Но теперь она