Шрифт:
Закладка:
Ночью Моховиков не мог уснуть: «в стонаниих и в тоске пребысть, и мысля во уме моем, како нападет злоименитый и хулный на создание Божие (то есть на его бороду. – Е. А.)». До рассвета он простоял на молитве («всю нощь со свещею бысть») перед образом Максима Грека, «мысля во уме моем на помощь угодника Божия Максима Грека, что во святых своих молитвах заступит и помилует мя». На следующий день Моховиков поспешил заказать икону Максима Грека одному знакомому иконописцу. И вскоре произошло чудо! Подьячий Михаил Морсочников, которого так боялся Моховиков, был арестован по какому-то делу и долго находился под арестом. Так Максим Грек избавил от беды не только Симеона Моховикова («что мене не взяша и брады не обриша»), но и для «всего Московского государства народу православному бысть тишина о брадобритии лето едино»[825].
30. «Подтвердить накрепко старой указ о бородах»
Но «тишина о брадобритии» была недолгой. 6 апреля 1722 г., будучи в Сенате (в Москве), Петр I собственной рукой (см. ил. 30 в этой книге) написал указ, которым повелел «подтвердить накрепко старой указ о бородах». Однако, видимо, содержание «старого указа о бородах» император помнил неважно. На самом деле царь создал новый закон:
Чтоб [бородачи] платили по петидесят рублев на год, и к тому, чтоб оные барадачи никакого иного платья не носили, как старое, а именно зипун [с] стоячим клееным козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем. И ежели хто з бородою придет о чем бить челом не в том платье, то не принимать у них челобитен ни о чем, и сверх того доправить вышеписанную дачю, не выпуская из приказу, хотя б оной годовую и платил. Также хто увидит кого з бородою без такого платья, чтоб приводили х комендантом или воеводам и приказным, и там оной штраф на них правили, ис чево половина в казну, а другая половина привотчику, да сверх того – его платье. Сие всем чинам мирским без выемки, кроме крестьян подлинных пашенных, а не промышленникам[826].
Как мы видим, теперь вместо дифференцированной в зависимости от социального статуса шкалы вводился один единый размер бородовой пошлины в 50 рублей. Но теперь ни о каких знаках не было речи, зато убежденные бородачи обязаны были носить не только бороду, но также и «старое» платье, под которым Петр I понимал «зипун [с] стоячим клееным козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем». У всех мужчин с бородой, но не в «старом» платье (кроме духовенства и пашенных крестьян) запрещалось принимать прошения: они объявлялись вне закона, их следовало ловить, приводить к представителям власти и взыскивать огромный штраф (50 рублей), половина которого предназначалась «приводчику».
Почему Петр весной 1722 г. пришел к мысли о необходимости вернуться к преследованию брадоношения? Скорее всего, причиной послужил какой-то случайный инцидент, напомнивший императору о том, что его окружение – это не вся Россия и в его империи есть очень много людей, которые живут себе по-старому, игнорируя его повеления. И этот инцидент произошел где-то на дороге, во время путешествия. В «Кабинете Петра I» сохранилась собственноручная памятная записочка императора, датированная 1722 годом: «О дороге. О бородах и платье»[827]. Скорее всего, эта записочка была сделана сразу после возвращения в Москву с марциальных вод в середине марта 1722 г. Вернувшись в Преображенское, Петр записал, чтобы не забыть распорядиться о двух предметах, которые его очень обеспокоили во время путешествия: дороги и бороды. Действительно, будучи 6 апреля 1722 г. в Сенате, император, набросав процитированный выше указ про бороды, тогда же распорядился и о дорогах: «Дорогу новую зделать следующим образом: определить к той работе людей, которые живут от дороге даже до петидесяти верст в стороны» и т. д.[828]
Бороды и дороги не случайно оказались рядом. Стоило выехать за пределы императорских резиденций, проехаться по худым российским дорогам, как встретишь множество бородачей, причем не только среди пашенных крестьян. Теперь Петр I, как и в 1698 г., был решительно настроен покончить с бородами в своем государстве.
В подлинном сенатском деле напротив копии нового указа «о бородах» стоит помета секретаря: «Справитца, какие о том прежние указы». Но эта помета перечеркнута, а рядом сделана другая: «Сей указ публиковать в Синод и в Камир-коллегию сообщить»[829]. Можно предположить: сенаторы рассудили, что этот указ нуждается в разработке, для чего требуется поднять старое законодательство, изучить практику, а может быть, даже обратились к Петру с какими-то предложениями, но получили от него указание публиковать закон в том виде, в котором он был начертан его рукой.
Однако вскоре практика его реализации действительно потребовала принятия ряда дополнительных решений и внесения некоторых существенных уточнений. Уже скоро правительству нужно было реагировать на попытку многих российских подданных уклониться от брадобрития пострижением бороды «не в плоть». Сенатский указ от 12 июня 1722 г. повелевал тех, кто подстригает бороду ножницами «не в плоть», «почитать за бородачей»[830]. Вскоре выяснилось, что многие бородачи, не желая расставаться с бородой, не имели при этом возможности платить «штрафа». Все они содержались в различных местных органах власти под караулом, о чем воеводы доносили в Сенат с требованием дополнительных инструкций. 14 июня 1723 г. сенаторы распорядились выбривать таковым бороды насильно и освобождать на поруки[831]. Однако 28 июня Петр, будучи в Сенате, ужесточил меры против неплательщиков, повелев отправлять их для зарабатывания денег в Рогервик[832] (пример реализации этого указа мы видели выше – см. п. 28 в этой книге, с. 380–381).
Несмотря на все эти жесткие инициативы, бородачи не переводились, на что указывают многие документы. Приведем лишь один пример. В декабре 1724 г. тверской фискал Иван Сидоров доносил в Санкт-Петербург о том, что в Твери «купецкие и всяких чинов люди» «бород
