Точно такую стратегию защиты выбрал двадцатипятилетний дмитровский посадский человек Петр Тимофеев сын Олехов, пойманный в Москве, в Игольном ряду, «в бороде и в руском платье», который настаивал на том, что «бороду де он, Олехов, напред сего бривал», и сегодня как раз «хотел было идти к Москворецким воротам для бритья бороды своей в цырюльню, то мимоходом, взяв ево салдаты в той бороде, и привели в Раскольническую кантору»[783]. Многие другие купцы, оказавшись в подобной ситуации, говорили, что всегда бороду бреют, но так как они вынуждены по торговым делам ездить в дальние поездки, то вновь и вновь зарастают бородой. Служащие Царицынского магистрата в 1760 г. даже на официальном уровне защищали уличенных в ношении бороды купцов своего города, предъявляя такую аргументацию: «Из других городов, яко то из Воронежа, Казани и Саратова бывают в приезде в Царицын купцов в запущенных в пути бород немалое число, и судные де тамошние места [таких купцов] не штрафуют»[784].

Наверняка подобные же стратегии использовались купцами многих городов в 1705–1706 гг. Эти практики «тихого сопротивления» объясняют ту ситуацию, которую описал в письме Петру I от 12 февраля 1713 г. архангелогородский вице-губернатор А. А. Курбатов: «В губернии Архангелогородской всяких чинов люди, едва не все, платье носят старинное и бород не бриют, и принуждения де им (как я слышал) от прежних правителей в том не было, в чем я ныне не без опасения»[785]. Надо полагать, что многие начальники, подобно белёвскому воеводе, искали конвенциональный способ реализации указа о брадобритии 1705 г., то есть старались учитывать настроения населения своего города и их реальные возможности выплачивать такую колоссальную пошлину.

Но, разумеется, далеко не все администраторы были готовы проявлять гибкость. В нашем распоряжении имеется несколько примеров, которые показывают, к каким результатам приводили попытки буквальной реализации присланных из Приказа земских дел инструкций. Сравним два таких случая.

В сибирский город Тара указ о брадобритии вместе с инструкцией доставили из Тобольска 17 мая 1705 г. тарский сын боярский Петр Соколовский и десятник конных казаков Микифор Гребеневской. Тарский воевода стольник Митрофан Иванович Воронцов-Вельяминов старался во всем следовать полученной инструкции. «И по твоему, великого государя, указу и по грамоте ис Тоболска по отписке на Таре в приказной избе тарским градским и уездным жителем всякого чину людем о перемене платья и о бритье усов и бород твой, великого государя, указ я, холоп твой, сказывал, и грамота и отписка не по одно время чтены, и с указов списки листы на воротах прибиты», – отчитывался он. Но когда воевода попытался расставить по воротам целовальников, он встретил противодействие со стороны тарских жителей, которые «из служилых людей в целовалники по воротам поставить не дали»[786].

Дальнейшие действия воеводы, направленные на исполнение полученных указов и инструкций, привели к консолидации всех сил местного общества против царской администрации города. Складывается впечатление, что чем ближе к инструкции старался действовать воевода, тем более жестким и организованным было противодействие жителей Тары. В один летний день, 5 июня 1705 г., «градцкие и уездные жители всякого чину», в том числе местные дети боярские и многие казачьи командиры (сотники и пятидесятники), собрались на площади возле приказной избы. По оценкам самого воеводы, на эту своеобразную манифестацию собралось более пятисот человек. Все эти люди заявили Воронцову-Вельяминову, что при сохранении верности государю они бород брить не будут. «И преж сего отцы их и они тебе, великому государю, служили всякие службы со усердием, радением и ныне и впредь желают служить, а усов и бород брить не станут» – так передал их лозунг воевода в своем обращении на имя Петра I. Воронцов-Вельяминов консультировался по этому поводу со своим непосредственным начальством – тобольской администрацией (воеводами боярином Михаилом Яковлевичем и стольником Алексеем Михайловичем Черкасскими). Ему было рекомендовано пригласить в приказную избу для переговоров представителей «уездных жителей всякого чину людей» и увещевать их принести повинную государю, отметив, что в Сибири иных таких «противников» и «непослушников» государеву указу о брадобритии нет[787].

Подобный способ хорошо сработал в другом, более отдаленном сибирском городе, в Томске, где оглашение указов о брадобритии и перемене платья, состоявшееся 16 сентября 1705 г., также вызвало спонтанную вспышку возмущения. Многочисленная толпа томских жителей явилась в приказную избу с тем, чтобы заявить воеводе стольнику Григорию Михайловичу Петрово-Соловово о своем отказе подчиняться указам. В тот же день по требованию воеводы отказ был оформлен письменно. Его подписали 150 томских жителей, среди которых подавляющее большинство (123 человека) составляли казаки (пешие, конные, казачьи дети, отставные). Среди них были и несколько казачьих командиров (сотник Петр Березкин, пятидесятники Афанасий Батошков, Дмитрий Бурнашов, Яков Вершин, Федор Мясников, а также десятник Иван Белоусов). Кроме казаков, среди протестующих насчитывалось два десятка посадских людей (в том числе иконописцы Яков Фомин и Петр Алексеев), шестеро детей боярских и трое служащих Томской приказной избы (сторож Василий Тюрин, а также толмачи Григорий и Иван Березкины). Но воевода Г. М. Петрово-Соловово вскоре взял ситуацию под свой контроль благодаря тому, что ему удалось расколоть лагерь протестующих, а затем заручиться поддержкой части томских жителей, в том числе головы томских пеших и конных казаков Саввы Цызурина. Последний в приказной избе письменно заявил, что «томские ево, Савина полку, служилые многие люди» действовали «без ево ведома с невесть каким воровством своим и безумьем», он же с ними «не общник», «бороду де и усов брить и платья немецкое носить он готов». В итоге 18 сентября 1705 г. в приказной избе принесли повинное челобитье 35 томских жителей, ранее подписавшихся под отказом. В нем они назвали нескольких казаков, которые, будучи «раскольниками», подговорили их противиться указу, и просили отпустить им их вину, изъявив готовность «платье немецкое носить», «бороды и усы брить». На следующий день, 19 сентября, в приказную избу явились четыре десятка томских жителей «разных чинов», не участвовавших в возмущении 16 сентября, с тем, чтобы выразить поддержку воеводе и заявить, что они с противниками государевым указам «не общники», а «бороды и усы брить и платья немецкое носить готовы». А 20 сентября с повинной в приказную избу пришли уже трое «пущих затейников» – сын боярский Андрей Степной, конный казак Герасим Балахнин и бывший московский стрелец Григорий Казин, которые изъявили готовность платить годовую пошлину за свои бороды[788].

Но в Таре события разворачивались по иному сценарию. Настойчивые попытки воеводы М. И. Воронцова-Вельяминова склонить тарских жителей к исполнению