что сложившаяся в историографии картина церковной политики первого российского императора, которая строится на противопоставлении «реформаторских усилий Петра и пассивного сопротивления различных социальных групп, приверженных прошлому, но не обнаруживающих никакой собственной инициативы», является «слишком однозначной и в своей однозначности несколько тенденциозной». Обнаруженные Виктором Марковичем документы заставили его предположить, что, «во-первых, сопротивление [церковной политике Петра] не было пассивным, а во-вторых, что оно не было униформным, развивающим некую единую традицию „старой культуры“»[841]. Сформулировав свою новаторскую гипотезу, автор в начале книги прослеживает истоки того «культурно-политического противостояния, с которым имел дело Петр». Но, дойдя до известной сцены 26 августа 1698 г., В. М. Живов применяет тот же самый паттерн, который был создан еще во второй половине XIX в. (см. п. 2 в этой книге), а с тех пор успешно используется в самых разных дискурсах, вплоть до современных школьных учебников: петровский указ о брадобритии рассматривается сразу после сцены в Преображенском и как будто срастается с ним. Хотя эта царская инициатива резко диссонирует с настроением большинства российских подданных, все же настойчивость Петра быстро приводит к «положительным» результатам. В. М. Живов драматизирует совершенную царем бытовую революцию, рисуя чувства воображаемого служилого человека, вынужденного бриться по указу государя, постоянно вспоминая о той вечной каре, которая, согласно недавним внушениям Церкви, должна настигнуть каждого нарушителя заповеди брадоношения[842].

Авторство книги, из которой извлечен фрагмент 1, принадлежит известным специалистам по общественным наукам: социологу Вадиму Валерьевичу Волкову и политологу Олегу Валерьевичу Хархордину. С этой книгой, призванной познакомить студентов факультетов социальных и политических наук с различными концепциями, группирующимися вокруг так называемого «прагматического поворота в социальных науках», я познакомился, когда проходил обучение в аспирантуре и работал над кандидатской диссертацией. В ней авторы объясняют сложные идеи, нередко прибегая к доступным и всем хорошо понятным примерам. Например, О. В. Хархордин, размышляя о феномене повседневных практик, отмечает, что их изменение – «дело чаще всего непосильное для отдельного человека». При этом оговаривается, что, конечно, есть некоторые уникальные исключения, например Петр I с его брадобритием и насаждаемой западноевропейской одеждой.

В этих текстах, написанных с различными целями и адресованных самым разным читательским кругам (школьникам, студентам, специалистам по петровскому времени), очень разные авторы независимо друг от друга воспроизвели, в сущности, одинаковый образ энергичного царя, который, вернувшись из Западной Европы, собственными руками, ловко орудуя ножницами, с легкостью изменил внешний облик своих пассивных, неспособных к сопротивлению подданных вопреки их желанию. Яркая сцена в Преображенском 26 августа 1698 г., будучи сцементированной с указом о брадобритии от 16 января 1705 г., теряет четкие хронологические ориентиры, превращаясь в некую вневременнýю дидактическую модель, которую удобно использовать для объяснения сущности сложнейшей эпохи – времени Петровских реформ. Эта модель сформировалась очень давно, еще во второй половине XIX в. (см. п. 2 в этой книге), и с тех пор превратилась в своеобразный черный ящик[843], с помощью которого Петровская эпоха в ее основных сущностных чертах делается понятной каждому школьнику. Прекрасным примером художественного воплощения этой модели служит картина Д. А. Белюкина «Петр I стрижет бороды боярам» 1985 г. (см. ил. 34). Изображение строится на контрастном противопоставлении длиннобородого боярина в длиннополом русском костюме и энергичного Петра, который готовится отрезать ему бороду на фоне весело наблюдающих за сценой царских приближенных. По изображенным костюмам происходящее следовало бы отнести скорее ко второму десятилетию XVIII в., а не к 1698 г., но принципиальное значение имеет не точная дата, а именно сам эффект контраста, возникший в результате попадания в один кадр старой, косной Московской Руси и молодой, ориентированной на изменения имперской России. Конечно, боярин, воплощающий старую Русь, сильно недоволен, но кто будет считаться с его желанием – ему придется покориться! Пройдет мгновение, на пол полетит его борода, и он станет похож на тех людей, которые сидят за столом, распивают вино и ведут великосветские беседы.

Кажется, ни у кого не возникало желания заглянуть внутрь этого «черного ящика». Не могу похвастаться, что мне удалось его расшифровать во всех деталях. Но, по-моему, работа этого устройства базируется на нескольких допущениях, образующих некую рамку для осмысления данного конкретного исторического явления (брадобрития при Петре), а также обеспечивающих его мощный дидактический потенциал. Среди них следующие:

• Петр быстро и успешно ввел в своем государстве брадобритие.

• Большинство населения (за исключением разве что некоторых царских приближенных) относилось к данной инициативе резко отрицательно.

• Тем не менее государь проявил настойчивость и довольно быстро, применяя насильственные средства (чему служит образ Петра I с ножницами в руках), реализовал это нововведение, не встретив со стороны общества адекватного сопротивления.

Как бы ни был устроен этот «черный ящик», хорошо видно, чтó получается на выходе. Во-первых, становится понятной сущность Петровской эпохи: всесторонняя вестернизация как ее главное содержание, Петр как первопричина реформ, насилие как главный инструмент обеспечения задуманных перемен. Во-вторых, рельефно вырисовывается образ энергичного царя, обладающего абсолютной деспотической властью, которому противостоит угнетенное, безынициативное и совершенно раздавленное этой властью общество, которое просто вынуждено покориться.

32. Аномалии 1: Eigensinn

Летним днем 2011 г. случайным образом я наткнулся в архиве на дело из фонда Раскольнической конторы (это учреждение с 1724 г. курировало борьбу с брадоношением в Российской империи). Содержание дела вкратце таково. В ноябре 1753 г. в Конторе было получено по почте доношение капитана Нижегородского драгунского полка Егора Раздеришина, который по долгу службы со своей драгунской командой некоторое время провел в Калуге, где был неприятно удивлен традиционным внешним видом жителей этого важного города – центра целой провинции: «калужское купечество – самые первейшие люди», в том числе и выборные городские должностные лица – «головы», «судящие бургомистры», «ратман», – все, «в противность» государевым указам, «содержат себя в бородах, в неуказном как в верхнем, так и исподнем платье всегда ходят». Причем драгунский капитан находился в Калуге в тот момент, когда туда в июле 1753 г. доставили из Москвы очередное подтверждение указов о брадобритии и платье. А потому он имел возможность наблюдать, как после публикации в городе этого указа только городские выборные должностные лица – бургомистры и ратман – на некоторое время переоделись в одно лишь «верхнее указное платье» и слегка подстригли бороды, но «чрез краткое время паки <…> могистрацкие судящие то указное платье перестали носить» и теперь «по-прежнему в неуказном ходят». После публикации подтвердительного указа о брадобритии один, видимо самый отважный, драгун его команды, которого звали Михайлой Новиковым, попытался его реализовать, то есть схватить на центральной городской площади, напротив магистрата,