Запах сырой земли и навоза беспокоил лошадей. Слышалось радостное ржание то из одной конюшни, то из другой. Полезли на крыши коты, собаки шныряли по задворкам, отыскивая падаль, зимовавшую под снегом.

Лю получил наконец полное удовлетворение: выйдя во двор с красным бантом — бант пришила ему Сарыма — и в революционной феске, он произвел такое впечатление на ребят, что все утро дети толпились у дома Астемира, не сводя восхищенных взоров с мальчика с красным бантом и в высокой феске с остатками кисточки.

Но все хорошо в меру. Начинала прискучивать и эта выдумка, когда вдруг с новой силой блеснула надежда поехать с дедом в Нальчик; помните то утро, когда этой поездке помешало радостное событие — вступление красных? Баляцо сообщил Думасаре, что он все-таки едет с сеном и княгиней, и едет завтра.

— Не дает мне покоя Давлет, — жаловался дед Думасаре. — Чуть свет приходит, требует переделывать кулайсыз в кулай, а как это сделать, я не знаю. Отвезу сено, а заодно разыщу Астемира и спрошу у него, как это сделать поскорее. Астемир в казармах?

— Астемир в казармах, — печально отвечала Думасара.

— Еще хочу отвезти княгиню, — признался дед. — Не должна советская власть ни в чем отказывать людям.

— Нехорошо возить княгиню на возу с сеном, — возразила Думасара. — Но делать нечего. Ты хоть хороших лошадей запряги. Она вреда не делала. Земля не очень прогибалась под ногами княгини.

Дед отвечал сестре, что он так и думал, запряжет лучших коней — Аляшу и Бруля, тех самых, на которых они с Лю ездили к заветному кургану.

Мажара с сеном, заготовленная Баляцо для замены на керосин или продажи в Нальчике, стояла неразобранной уже несколько дней, когда с той же целью собрался в Нальчик Исхак. Бедняк коней не имел и упросил Мусу дать ему пару волов.

Словом, хоть Думасара и ворчала, что, дескать, некому ни дров собрать, ни отвести корову на водопой, но не устояла против напора троих мужчин. На другой день с рассветом Лю взобрался на воз, а Тембот взял в руки вожжи.

Воз, скрипя, направился к дому Жираслана. Добросердечный старик, что-то обдумывая, зашагал рядом с возом, расправляя огненные свои усы. Шутка ли — все-таки княгиня!

День начался теплый, ясный. С высоты мерно покачивающегося воза Лю гордо обозревал улицу, закурившуюся дымками. Лю очень жалел, что ребята не видят его на возу, предназначенном для перевозки княгини, но зато, утешался он, его увидит Тина.

Пара славных лошадок — Аляша и Бруль охотно шли, поднимая хвосты, оставляя ни с чем не сравнимый лошадиный запах.

«Да, — решил Лю, — Аляша и Бруль должны княгине понравиться».

Подъехали к таинственному дому. Его черепичная крыша горела на солнце, за деревьями сада вспыхивали разноцветные стекла веранды.

Дед постучал в калитку.

Княгиня появилась в этих местах вместе с шестилетней бойкой девочкой, о которой было известно только то, что она круглая сирота. Лю давно слышал об этой девочке, рассказ о ней как-то сразу взволновал его. Иногда Тину видели в ауле. Княгиня давала ей несложные поручения: позвать Чачу, купить в лавке керосину, вызвать Масхуда Требуху в Желудке, когда требовалось заколоть барана… Лю встречался иногда с девочкой из таинственного дома, но Тина была старше его и никогда не останавливалась, не вступала в разговоры или игры. Только как-то смешно поведет носиком, окинет Лю не то задорным, не то надменным взглядом и побежит дальше. Девочке теперь было лет девять-десять. Она напоминала Сарыму в детском возрасте: такая же живая, трепетная, тоненькая и худо одета, но глазки у этой растрепанной и оборванной девочки были яркие, не то синие, не то серые, под длинными ресницами и тонкими кабардинскими бровями.

После каждой встречи с Тиной Лю долго ходил какой-то смутный, сторонился мальчиков, не играл с ними.

Эта девочка и вышла на стук деда Баляцо.

— Княгиня ждет тебя, — коротко сказала она.

Калитка со скрипом закрылась. Вскоре опять появился дед с сундуком в руках.

— А ну-ка, молодцы, — позвал он Лю и Тембота, — помогайте.

Калитка снова заскрипела, около нее сложили узлы, поставили плетеные корзины, большие бутыли, и Лю с Темботом перетащили все это на воз. Баляцо разгреб сено, уложил груз, приготовил место для княгини.

— Ты, кучерявый, полезай наверх, — сказал он.

Усевшись на возу, Лю с нетерпением ожидал появления княгини. Ждать пришлось недолго. Вот она! Чача вывела под руку худую и бледнолицую, высокого роста женщину в черном одеянии под темно-красным платком. Она недовольно оглядела воз. Чача постелила ей бурку, уложила подушки. Княгиня, не проронив ни слова, села на свое место, громко дыша носом. Лю казалось, что женщина сейчас заплачет. Но в сухих глазах лишь вспыхивали недобрые искорки. Чача укутала госпоже ноги. Снова показалась Тина. Стоя у калитки, девочка утирала слезы. Как всегда, она была не причесана и до того грязна, что любая другая девочка рядом с ней могла показаться чистехой.

— Подойди и ты! — властно сказала княгиня.

Девочка стремительно бросилась вперед, приостановилась, опустила прямые реснички и почтительно взяла в сложенные ладони протянутую ей руку, на которой в первый раз в жизни Лю увидел блеснувшие на солнце драгоценные кольца.

— Не забудь шкатулку положить на место! — наставительно сказала княгиня Чаче. — Ты слышишь меня?

— Слышу… Как такое забыть!

«О какой шкатулке они говорят?» — подумал Лю.

Но вот все наконец разместились, и подвода тронулась. Баляцо заботился о том, чтобы не сидеть к княгине спиною. Но сидеть боком и притом править было неудобно. Лю взял вожжи, настоящие кожаные вожжи, лоснящиеся от долголетнего употребления, издававшие смешанный запах кожи и коня. Мальчику даже казалось, что по вожжам ему передается какая-то неведомая сила…

— Арря… арря… — понукал коней Баляцо.

И Лю подражал ему:

— Арря!..

Сознание, что он везет княгиню, наполняло Лю гордостью.

Княгиня долго молчала, а потом вдруг сказала:

— На сходе женский голос считали за один или несколько женских голосов считали за один мужской? — спросила она, ни к кому определенно не обращаясь.

— Что ты говоришь? — дед не понял вопроса.

— Что же тут непонятного? Как ценили голос женщины — в ту же цену, что и мужской, или дешевле?

— А как же, конечно, одинаково, — отвечал дед. — Это, княгиня, был особенный сход — учредительное собрание. Выбирали председателя над всей Кабардой, голову.

— Слышала. Голову! Известно, куда голова, туда и хвост, за вороной пойдешь — к падали придешь…

— Почему ты так говоришь, княгиня? Голова у нас — Инал, а он и язык и грамоту знает… Умеет прочитать и то, что другой напишет.

— Ишь ты! Когда же он грамотеем стал,