Сотрудники Комиссии погрузились в хитросплетения империи Баффетта и даже начали выяснять, не было ли у него инсайдерской информации при покупке акций водопроводной компании Сан-Хосе[557]. Следователи подбирались к закрытому инвестиционному фонду Source Capital, в котором Мангер купил 20 %, посчитав «сигарным окурком».

Фондовый рынок к тому времени уже восстановился, и фонд Билла Руана Sequoia Fund занял прежние позиции. Мангер практически вернул деньги партнеров, в 1975 году добившись доходности в 73 %. Он отказался от гонораров и постепенно начал сворачивать партнерство. На фоне роста рынка было непросто объяснить Комиссии, почему их запутанная империя имела больше смысла при дешевых акциях.

Рикерсхаузер изучал сложную схему взаимосвязей финансовых интересов Баффетта и Мангера. Скупая акции Blue Chip, Diversified и Berkshire, Уоррен раскладывал их по стольким карманам, что Рикерсхаузер содрогался[558]. Баффетт просто не мог удержаться от приобретения привлекательных акций. Когда они с Мангером купили первые 25 % Wesco, Рикерсхаузер посоветовал покупать акции только через официальные тендерные предложения, чтобы в дальнейшем избежать подозрений[559].

Созданная Баффеттом сложная система перекрестного владения акциями действительно выглядела подозрительно. Рикерсхаузер смотрел на запутанную схему и ворчал: «Где-то здесь должно быть обвинительное заключение»[560]. Он не думал, что Комиссия найдет достаточно доказательств для победы в суде, но выдвинуть обвинение они могли с легкостью.

При этом Мангер казался второстепенным игроком, так как, по сравнению с долей Баффетта, его доля была ничтожной. Но в Blue Chip он был главным, как и в сделке с Wesco, так что основные вопросы у Комиссии были к нему[561].

Несмотря на показания обоих и то, что в сделках с водопроводной компанией и Source Capital не нашлось ничего противозаконного, обвинитель рекомендовал Комиссии предъявить иски лично Баффетту и Мангеру, считая, что они намеренно сорвали слияние с Santa Barbara, переплатив за акции. Аргумент о том, что «никто не пострадал» его не убедил[562].

Рикерсхаузер написал Споркину, умоляя не выдвигать обвинение против Баффетта и Мангера, «которые дорожат добрым именем и репутацией как самым бесценным имуществом. … Многие заподозрят в злонамеренном поведении любого человека, против которого Комиссия выдвинет гражданский иск, поскольку репутация Комиссии автоматически разрушает репутацию ответчиков. … Большую силу следует применять с большой осторожностью. Непреднамеренная оплошность в бизнесе не должна стать настолько серьезным риском, чтобы люди, дорожащие своей репутацией, боялись делать свою работу»[563]. Он предложил заключить соглашение о незначительных технических нарушениях в предоставлении информации со стороны Blue Chip без указания конкретных имен.

Рикерсхаузер направил в Комиссию биографии Мангера и Баффетта, демонстрируя их благотворительную деятельность, многочисленные советы директоров, в которые они входили, членство в конгрессе Говарда Баффетта и миллионные налоги, уплаченные Уорреном с момента подачи первой налоговой декларации в возрасте четырнадцати лет. Сам Баффетт, корпел над документами, словно от этого зависела его жизнь. Мангер же просто смирился: «Если полицейский гонится за тобой пятьсот миль, то штраф все равно выпишет», – сказал он Баффетту.

Но Рикерсхаузер сделал Споркину еще одно деликатное предложение: «Сложные финансовые интересы Баффетта и Мангера создали впечатление, что соблюдение юридических требований для них затруднительно. Но мои клиенты всегда старались следовать как духу, так и букве закона, и теперь готовы в максимально короткий срок упростить структуру своих капиталов»[564].

Баффетт признал, что мог бы объединить Blue Chip с Berkshire, но пока юридические проблемы Blue Chip не разрешатся, будет трудно определить справедливую стоимость компании. «Мне и самому не нравится эта сложность. У меня не так много сотрудников, чтобы справляться со всеми задачами. Раньше они казались довольно простым, но теперь все действительно усложнилось»[565].

На вопрос следователя, есть ли у Баффетта запасной план по упрощению, Мангер ответил: «У Уоррена всегда есть планы. И сейчас их вдвое больше, чем до начала расследования»[566].

Споркин вспоминает: «При рассмотрении предложения о мировом соглашении многое зависело от личности Рикерсхаузера, который был одним из немногих юристов, на слова которого можно положиться». Рикерсхаузер же уверял Споркина, что Баффетт «самый порядочный и честный человек, который станет величайшей фигурой на Уолл-стрит». От любого другого Споркин не воспринял бы подобные слова всерьез, но в устах Рикерсхаузера счел их искренними и обоснованными[567].

Споркин считал, что его обязанность не только обвинять, но и оправдывать, поэтому нужно отличать честного человека, совершившего ошибку, от злонамеренного мошенника. Он решил, что Баффетт и Мангер, хотя и оступились, но жуликами не были[568].

В итоге правительственный великан лишь слегка шлепнул Blue Chip по рукам[569]. Компания заключила с Комиссией соглашение, в котором не было указано ни одной фамилии[570]. Незначительная огласка в прессе быстро угасла, а послужной список и репутация Баффетта и Мангера остались не запятнанными.

Две недели спустя Комиссия по ценным бумагам и биржам назначила Баффетта членом комитета по изучению корпоративной практики раскрытия информации. Это не только стало для него прощением, но и открыло новые возможности[571].

40. Как не стать заведующим библиотекой

Вашингтон, округ Колумбия, 1975–1976

В начале 1975 года Сьюзи Баффетт рассказала подруге Юнис Дененберг о мечте петь профессионально, которую она никак не решалась осуществить. На следующий день Дененберг позвонила Сьюзи и объявила: «Я твой агент». Она собрала ансамбль и организовала выступление в ночном клубе в Ирвингтоне, крошечном городке неподалеку от Омахи.

Накануне вечером, перед первым публичным выступлением для 35 друзей, Сьюзи так переживала, что попросила Уоррена не приходить. В длинном платье с блестками, она тянула время, пока Дененберг не вытолкнула ее на сцену. Зал принял ее радушно[572] и она решила стать певицей кабаре.

Уоррена в то время многое отвлекало от работы и семьи. Расследование Комиссии по ценным бумагам подходило к концу, но Баффетт был настолько очарован Кей Грэм, что не мог насытиться общением с ней. Он всерьез взялся за обучение Кэтрин бизнесу.

Уоррен считал ее сына Дона невероятно умным, отмечая его «фотографическую память, какую редко встретишь». Чтобы Грэмы были спокойны, Уоррен выдал Дону доверенность на голосование по своим акциям. Отныне, приезжая в Вашингтон на ежемесячные заседания совета директоров, он останавливался в доме Кей.

Баффетт признавал, что Грэм «очень умна и во многом мудра, если только не задевать ее раны». Сблизившись с ней, он почувствовал, что может дать совет по поводу ее манеры держаться с правлением, в котором она