Но Уоррен не мог бросить работу, ведь согласно его философии, нынешние 50 миллионов долларов когда-нибудь будут стоить 500 миллионов. Однако он уловил исходящее от Сьюзи ощущение, что она хочет от жизни большего, и когда Питер перешел в старшую школу, Уоррен сказал: «Сьюзи, ты сейчас словно осталась без работы, которой посвятила двадцать три года. Чем теперь займешься?» Она ответила: «Буду петь».

Билли Роджерс, племянник Сьюзи, который играл джаз в клубах Омахи, записал для нее несколько гитарных треков. Они начали выступать вместе, и ее стали узнавать на местной музыкальной сцене. Сьюзи прошла курс вокала, репетируя баллады о любви. Как певица она дебютировала летом того же года перед дружеской аудиторией на частной вечеринке во время летнего отдыха в Эмералд-Бей. Уоррен был в восторге от того, что друзья аплодируют таланту его жены. Туда же он пригласил Грэм.

Предчувствуя скорое предложение вступить в совет директоров Post, Баффетт пританцовывал по своему офису в Kiewit Plaza, словно ребенок в канун Рождества[537].

Он убедил жену, что ради Грэм нужно устроить нечто необычное. К ее приезду Сьюзи встала ни свет ни заря, чтобы приготовить завтрак. Весь день ее муж занимал гостью разговорами о газетах, журналистике и политике, чтобы подготовить почву для приглашения в совет директоров.

В воскресенье утром, толком еще не проснувшись, Сьюзи приготовила для Грэм яичницу с беконом, но сама ничего не ела. После завтрака Грэм сообщила Уоррену, что хотела бы видеть его в совете директоров, но ждет подходящего момента, так как некоторые члены совета, в том числе Андре Мейер, не будут ему рады. Баффетт спросил, когда же наступит подходящий момент, пытаясь вдохнуть в нее решимость, и это помогло: он тут же получил приглашение в правление Washington Post Company и был в восторге.

После обеда Баффетт оставил семью в Эмералд-Бей и отвез Грэм в аэропорт Лос-Анджелеса. «По дороге она вдруг посмотрела на меня, как трехлетний ребенок, и едва ли не умоляла: “Просто будь со мной добр, и пожалуйста, не издевайся надо мной”. Позже я узнал, что муж и некоторые члены совета мотали ей нервы, чтобы чего-то добиться, или ради удовольствия», – говорит Уоррен.

11 сентября 1974 года, Баффетт официально вошел в состав совета директоров, и стал официальным советником одной из самых влиятельных медиакомпаний в мире. Уже на первом заседании он заметил, что Грэм словно просит совет директоров о помощи, и решил: «Так не пойдет. Генеральный директор не должен заискивать». Он начал изучать работу совета директоров, в который входило много известных и влиятельных людей, и маленькими шагами прокладывать путь сквозь толпу сильных, жадных до власти мужчин, привыкших доминировать над Грэм.

В 1974 году Баффетту хватало забот помимо Грэм и Washington Post. Рынок, от которого ждали взлета, стагнировал. Управляющие пенсионными фондами сократили закупки акций более чем на 80 %. Портфель Berkshire сократился на треть. Это был второй великий кризис из тех, что случаются раз в столетие.

В отличие от Баффетта, Мангер не стал закрывать партнерство, стоимость которого рухнула, и партнеры потеряли почти половину вложенных денег[538]. Как и Бен Грэм за полвека до того, Чарли чувствовал, что обязан восстановить их капиталы.

«Котировочная стоимость нашего капитала снизилась, – говорит Мангер. – Мне это не нравилось, но после стольких лет какая разница, будет у меня X долларов или X минус Y? Меня беспокоило только положение моих партнеров и то, что я не оправдал их доверие»[539].

Чтобы возместить потерю половины капитала, Мангеру нужно было увеличить оставшуюся сумму более чем вдвое. И стоимость Blue Chip Stamps существенно влияла на успешность этих усилий.

Фонд Sequoia Билла Руана тоже переживал трудности. Начав с 50 миллионов долларов, полученных от бывших партнеров Баффетта, фонд удачно вложился и занял крупные позиции в недооцененных компаниях, в том числе в Capital Cities Communications.

«В этом бизнесе, – говорит Руан, – есть новаторы, подражатели и толпа невежд». Но толпа невежд рулила рынком. Те акции, которые Руан и его партнер Рик Каннифф купили в 1970 году, упали в цене вдвое. 1973 год стал для фонда худшим, а 1974 обещал быть просто ужасным. Он был основан в неудачный момент: Руан начал работу как раз тогда, когда Баффетт сворачивал деятельность из-за отсутствия возможностей на рынке. Фонд ежегодно проигрывал рынку огромные суммы[540], и Руан опасался, что его крупнейший вкладчик Боб Мэлотт заберет свою часть капитала[541]. Однако Баффетт сохранял невозмутимость, зная, что мнение вкладчиков о цене акций не имеет никакого отношения к их настоящей стоимости.

В 1969 году Баффетт организовал встречу с грэмовцами в клубе «Колони», чтобы ощутить взаимную поддержку в сложных рыночных условиях. Баффетт назвал это собрание «группой Грэма», которая с 1971 года регулярно встречалась раз в два года. Из лояльности к Руану он позволил пригласить Мэлотта на встречу в Сан-Валли в 1973 году, хотя обычно это запрещалось.

Впечатленный Мэлотт остался в фонде Руана, хотя продолжал жаловаться. К концу 1974 года фонду Sequoia все же удалось достичь убыточности меньше рыночной. При этом фонд понес такие совокупные потери, обусловленные рыночным спадом, что Генри Брандт и Джон Лумис, муж Кэрол Лумис, решили, будто корабль идет ко дну и покинули Sequoia[542].

Мнение Баффетта о происходящем отразило ноябрьское интервью журналу Forbes. На вопрос о том, как он чувствует себя сегодня на рынке, Баффетт ответил: «Как пресыщенный султан в гареме. Самое время начать инвестировать. На моей памяти впервые можно купить акции как у Фила Фишера (на пике роста) по бросовым ценам как у Бена Грэма (скупавшего “сигарные окурки”)»[543]. Однако Forbes не включил это утверждение в текст, так как большинство читателей не поняли бы отсылок к Фишеру и Грэму[544].

Несмотря на энтузиазм по поводу рынка в 1974 году, Баффетт инвестировал по чуть-чуть, в основном перекладывая деньги из одного актива в другой. Кроме того, он купил 100 тысяч акций Blue Chip у Рика Герина. «Он продал мне акции по 5 баксов за штуку, потому что ему тогда приходилось туго», – вспоминает Баффетт.

Сравнение рынка с «гаремом» в данном случае имело для Уоррена второй смысл: он в основном смотрел, но не трогал. Один из агентов National Indemnity словно с цепи сорвался, продавая убыточные полисы авиационного страхования. Компания пыталась лишить его полномочий, но несколько месяцев не могла этого добиться