В коридоре предо мной склонил голову седоусый мужчина в кольчуге поверх парчи:

– Ваше высочество. В последний раз кагана Пашанга видели в Башне мудрости.

Башня мудрости? Что ему там делать?

– Почему?

– Мы не знаем. Часть его орды уже прибыла к воротам дворца. Мы надежно защищены от вероломного ордена. Хизр Хаз заплатит за это предательство.

Предательство? Хизр Хаз с самого начала на их стороне?

– Где сын Кярса? – спросила я.

Усатый вздрогнул:

– Там же, где и всегда. Со служанкой-рутенкой.

С Верой? Но Мансур же заключил ее в тюрьму, даже вынудил дать ложные показания.

– Тогда я иду в гарем, – сказала я.

– В гарем? Но та девушка и ребенок не там.

– Тогда где они?

Он почесал в затылке. Впредь мне нужно постараться не слишком выставлять напоказ свое невежество, а то у них появятся подозрения.

– Там же, где и всегда. В вашей спальне.

Значит… Вера оказалась хитрее, чем я ожидала. Ей всегда удавалось заставить малыша Селука успокоиться и не плакать. Она пела и качала его колыбель, помогая уснуть. Кажется, ее умение обращаться с детьми распространяется и на немолодых мужчин. Вот молодец.

Вскоре я вошла в спальню шаха. Вера полировала окружавшую кровать золотую решетку. Такая же была в покоях Кярса – когда мы занимались любовью, я чувствовала себя зверем в клетке.

Вера поправила свой розовый шарф и склонила голову:

– Мой шах.

Она уже так его называет? Как вульгарно.

В колыбели спал младенец Селук. Когда я его увидела, на глазах навернулись слезы, а одна скатилась по щеке в бороду. Я взяла его на руки, поцеловала в лоб, обняла и крепко прижала к себе меж плечом и шеей.

Обернувшись, я увидела изумленную Веру с ямочками возле мягких клубничных губ.

– Вы к нему привязались, – сказала она. – Что за облегчение. Он всегда был хорошим мальчиком.

– А ты была хорошей девочкой, Вера?

Я уверена, что Мансуру нравилась эта игривая улыбка.

– Я на это надеюсь, мой шах, – ответила Вера. – Я ведь не отказывала вам ни в каких прихотях.

Я погладила ее напудренную щеку. Омерзительно сладкая девушка, как незрелый финик, залитый патокой.

– И сейчас ты кое-что для меня сделаешь.

Она встала на цыпочки и поцеловала мою щеку, касаясь ее языком.

– Что угодно, мой шах.

Я передала ей младенца Селука. Вера прижала его к плечу.

– Следуй за мной.

Стражники в зерцальных доспехах, охранявшие каждую комнату в коридоре, склоняли головы, когда я проходила мимо. Как и слуги, хотя я мало кого узнавала – Мансур, похоже, привел своих. Спустя несколько минут – я так остро ощущала, как пустеют водяные часы, – мы дошли до арки, ведущей наружу.

Проклятое невезение! Там, как будто подстерегая, стоял Озар, надушенный и полный энергии. Он согнул шею в поклоне.

– У меня нет времени на тебя, – бросила я. – Найди меня позже.

– Ваше величество, – окликнул он, когда я уже прошла мимо. – Я переговорил сами знаете с кем в храме.

Будь прокляты святые! У него там шпион? Ради пользы дела мне нужно выяснить, кто это.

Обернувшись к Озару, я спросила:

– Что он сказал?

Озар указал взглядом на Веру:

– Может, лучше обсудить это в ваших покоях? Никогда не знаешь, кто услышит разговор в таком огромном зале.

Нет, у меня не было времени.

– Скажи здесь. Сейчас же. Я тороплюсь.

Он покачал головой:

– Это может подвергнуть опасности сами знаете кого. А я не хочу причинять урон союзнику.

Это Хадрит? Наверняка он – эти двое, как известно, объединились после такой долгой вражды.

– Ну, тогда найди меня позже.

Вода из моих часов утекала с каждой секундой. Малыша Селука нужно доставить в безопасное место за двадцать минут, а путь туда длинный.

Вера следовала за мной – сквозь арку, мимо статуи симурга, через сад к открытым дворцовым воротам. В них входили бесконечным потоком конные йотриды, заполняя вонью пространство вокруг дворца. И они не единственная напасть, саранча неслась над их головами, трепет крыльев напоминал шепот Ахрийи. Саранча уже пожирала цветы и деревья, и прекрасный сад начал походить на поле битвы, изрешеченное пулями.

– Ненавижу, ненавижу я этих тварей, – сказала Вера, прикрывая лицо Селука от насекомых ладонью. – А куда мы идем?

Я приложила палец к ее губам, заглушив вопрос.

– Дай его мне.

Она протянула младенца. Я прижала его к груди, ощущая легкое дыхание у своего стучащего сердца.

– Прошу, не причиняйте ему вреда. – Глаза Веры увлажнились. – Я знаю, кто его может взять. Он будет расти на ферме. Никогда не узнает, кто он такой. – Ее голос дрогнул. – Только не надо… – Она всхлипнула. – Не причиняйте ребенку вреда.

Если бы она действительно заботилась о моем сыне, то не называла бы его мать шлюхой. Ничто не причинило ему большего вреда, чем ее клевета. Я отвернулась, предоставив ей возможность терзаться сомнениями.

Ее крик «только не причиняйте ему вреда» еще звучал у меня в ушах, когда я прошла в ворота, против волны всадников-йотридов.

У ворот стоял стражник, облаченный в зерцальные доспехи, как и все люди Мансура, и следил за проходом всадников. Я сказала ему:

– Мне нужна карета. Немедленно.

Он почтительно поклонился:

– Да, конечно, ваше высочество. Она будет здесь через пять минут.

– Ты меня слышал? Я сказал немедленно!

Его голова осталась склоненной.

– Но сегодня днем… вы велели нам укрепить дворец, никого не выпускать и не впускать. Все кареты распряжены и убраны.

Я обернулась к йотридам:

– Кто-нибудь пусть отдаст мне своего коня. Завтра утром я заплачу за него тысячу золотых.

Четверо мужчин и две женщины спешились. Я передала Селука стражнику, взяла ближайшую кобылу, светлой масти и золотогривую, и вскочила на нее. Кости и мышцы ныли при каждом движении, не давая забыть, что Мансур уже стар. Я взяла Селука у стражника, одной рукой натянула поводья, а другой прижала сына к себе, почему-то беспокоясь о том, как жесткое, закаленное солнцем седло натирает Мансуру пах. Выдержит ли этот хилый старик скачку?

Размышлять было некогда. Я пришпорила лошадь, и мы поскакали в противоположную сторону от волны йотридов, заполнявшей улицы.

Ветер бил в лицо, и малыш Селук расплакался. Мы скакали дальше, останавливаться и успокаивать его времени не было. Самый быстрый путь к храму святого Джамшида лежал через Стеклянный квартал, к счастью, свободный от йотридов. Дома здесь всегда выглядели нелепо и странно – со стеклянными стенами и блестящими куполами. А теперь